Пока родители пытаются понять, что происходит на берегу, прямо перед ними выныривает огромный пароход. Он так громко гудит в сирену, что они от ужаса опрокидывают сахарницу. Пароход возникает из тумана совершенно неожиданно. Отца и мать отделяли от внезапной гибели лишь миллиметры. Все зашаталось. Даже вышитая матерью скатерть скатилась с птичьей клетки. Пароход, совершавший круиз, не имел никакого представления о существах, устроившихся прямо на поверхности моря. Его черный нос проплывает мимо плота. Отцу, у которого в прямом смысле слова закачалась под ногами почва, который, чтобы не упасть, хватается за первое попавшееся и при этом удерживает мать, уже не приходит в голову вслух выяснять брутто-регистровый тоннаж корабля. Вместо этого родители погружаются в молчание. Они дрожат. А потом к ним приходят воспоминания: прыгающие вверх рыбки, которые резвятся в фарватере проносящихся мимо возможностей. Они взлетают в воздух и иногда падают на пол плота, где им суждено издохнуть, если мать их тут же не бросит обратно в воду. У одной из рыбок под плавником портфель, у другой во рту большая кухонная ложка.
Отец видит себя идущим на работу в толпе таких же, как он, отштампованных по одному образу и подобию людей. Прямые как свечи и строгие, они похожи на темный отчеканенный сгусток усердия. Мать видит, как она поднимает половник, сует эту обжигающую ложку в суп и десятилетиями помешивает и помешивает его. Она угрюмо выбрасывает эти дергающиеся, хватающие ртом воздух тела воспоминаний за борт, обратно туда, откуда они появились.
День медленно клонится к закату. Далеко в море еще можно различить буровые вышки, платформы, стоящие в воде на ходулях и добывающие нефть, необходимую любой цивилизации. Это форпосты побережья. Стабильно работающие круглый год, они служат для родителей ориентиром. Сейчас вокруг них сгущается туман.
Перед наступлением сумерек мать еще раз отправляется в свой сад. На земле и овощах сверкает роса. Сорняки опять подросли. Мать вырывает их и оставляет на грядках. Размышляет, какой кочан красной капусты уже следует срезать. В конце концов срезает самый большой и сует под мышку. Сад пытается удержать ее, повиснув на резиновых сапогах тяжелыми мокрыми комьями земли, но мать остается здесь только до тех пор, пока есть какая-нибудь работа, а потом разворачивается и уходит. По дороге она теряет комья, разочарованно отваливающиеся от ее сапог. Большой кочан красной капусты она несет в руках с гордостью садовода, и чтобы им можно было любоваться, кладет его на верх более высокого из двух комодов, как будто хочет сохранить навечно. Она садится и рассматривает его. Некоторое время от матери не исходит ни звука, кроме шороха двух рук, в которые втирается крем.
Волнистые попугайчики точат клювики о раковину каракатицы и чистят перышки. Они протягивают через клювы каждый ствол пера в отдельности, а затем снова сцепляют его со всеми остальными.
Отец настраивает спутниковую тарелку. Похожая на надутый парус, она мерцает в сумерках. Он регулирует ее до тех пор, пока изображение не становится четким, потом откидывается назад и расслабляется в отблеске телевизора. Он благодушно следит за серийным убийцей, чьи деяния прерываются рекламой. «Сейчас придет комиссар Хаммер», — восклицает он, когда на экране возникает маленький мальчик, требующий три упаковки боеприпасов. В телевизоре судьба, хватающая свои жертвы за шиворот, перехитряет даже дорожные щиты. Она составляет строгие цепи взаимообусловленных событий. Она не щадит никого и ничего. Явно удовлетворенный увиденным, отец зовет мать. «Под каждой крышей свои мыши», — комментирует она, коротко взглянув на экран, и уходит. Волнистые попугайчики клюют раскачивающееся круглое зеркальце, которое подвешено в клетке и показывает им их собственные головы. «Зимзаладим-бамба-заладу-заладим», — говорит один из них, но ни мать, ни отец не слышат этих слов из-за треска выстрелов, раздающихся на телеэкране.
Туман рассеивается. Матери чудится, что впереди на берегу стоит фосфоресцирующее голубоватым светом овечье стадо, а в центре его возвышается черный обелиск: пастух. Она озадаченно смотрит на это явление. Она протирает глаза, но ничего не меняется. Только тогда, когда мнимые овцы при ближайшем рассмотрении начинают пульсировать как включенные телевизоры, а черный обелиск посылать через море прожекторные сигналы, мать понимает, что ошиблась.