Рассветы и закаты. Солнце и ветер. Море и песок. Цветы и пальмы… мой бог, какие они, оказывается, разные! Почему он не видел этого раньше?
«Скаут» давно уже полностью приведен в порядок и даже несколько усовершенствован. Нога тоже ведет себя прилично. Сержант Дантес приезжал в очередной раз пару дней назад, интересовался, не нужно ли чего. Смотрел на англичанина странным долгим взглядом. Верный Сугейб улыбался, как всегда молча, и слегка кивал каким-то своим мыслям.
А дни все идут, перетекают один в другой, сливаются в щемящее, пронзительное, звенящее безвременье…
Солнце тонет в море. Ночной ветер шепчется с листьями пальм, а соленый прибой отвечает ему так вкрадчиво. От запаха жасмина и еще каких-то неведомых цветов кружится голова. Кружится настолько, что хочется упасть спиной на остывший после дневного пекла песок, раскинув руки крестом, и зажмуриться крепко-крепко. Но даже так, сквозь опущенные веки, по-прежнему видеть волшебный, немного шальной и удивительно родной блеск ее глаз.
– Так странно… Почему-то я самого детства была уверена, что, раз я Андромеда, то моего мужа непременно должны звать Персеем. А папа смеялся и говорил, что это может оказаться проблематичным. Где ж найти чудака-родителя ему под стать?
Перехватывает дыхание. Хоровод в голове прекращается резко, вдруг, будто налетев с размаха на бетонную стену.
– Например, в Англии, – с трудом выговаривает молодой человек, открывая глаза. И быстро-быстро, словно боится, что его оставит решимость, продолжает: – Нет, не говори ничего, позволь мне закончить. Я действительно британец, но Ричард Грей – не мое имя, и в Тунисе я очутился совсем не по той причине, которую озвучил итальянцам, французам и… тебе. Богатый спортсмен-повеса – лишь маска, дорогая. Хотя мой отец там, в Англии, весьма богат и влиятелен. А еще он очень знатен. Настолько, что, в соответствии с древней традицией, назвал своего единственного сына пышным рыцарским именем Персиваль. Именем, которого он… я… всегда стеснялся, предпочитая простое «Перси».
Девушка некоторое время молча пересыпает песок из кулака в ладонь и глядит в море. А когда вновь решается заговорить, голос ее слегка дрожит:
– А я-то думала…
– Дро…
– Нет, теперь ты позволь… закончить мне, – она сглатывает раз, другой, словно что-то в горле – плотное, шершавое, колючее – мешает ей говорить. – Черт, да ты представить себе не можешь… столько раз я произносила твое имя. То, под которым узнала тебя. Произносила вслух и про себя. Пыталась петь его и кричать. Ричард… Рич… Ричи… Рики… Дик… Дикон… Не то. Не отзывается. Глухо. Мертво… – по ее щекам медленно текут слезы, дрожь в голосе усиливается. – И немецкое Рихард. Французское Ришар. Итальянское Рикардо… А дело вовсе не в том… не в том…
– Дро… Моя Дро…
– И вы, сэр, член одной из славнейших фамилий Империи, наследник рода, известного с одиннадцатого века, офицер Королевской военно-морской авиации с блестящим будущим, вы обвенчались с этой… особой. Женщиной, стоящей неизмеримо ниже вас на сословной лестнице. Полукровкой, рожденной в сомнительном союзе шотландского авантюриста, под страхом тюремного заключения высланного из собственной страны за богопротивные эксперименты, и темнокожей невольницы. Достойной дочерью своего отца, занимающейся ремеслом, о коем благовоспитанной девушке грешно даже подумать. Обвенчались тайно, не испросив родительского благословения, поскольку вам в нем, разумеется, было бы отказано. Что же вы молчите, сэр?
– Милорд… Я отправил родителям письмо…
– О да! – сэр Уильям не скрывает сарказма. – Почти полгода спустя. Поскольку предстать перед ними рука об руку с супругой, конечно, не посмели.
– Нет, милорд. Потому что началась война. А я, как вы только что справедливо напомнили, оставался британским офицером. И лишить меня священного права сражаться за мою страну не мог ни он, ни король, ни сам Господь Бог. Мой отец был вправе отречься от сына, который, как он считал, опозорил его, и он поступил именно так. «Ты говоришь, что выбрал любовь? Так довольствуйся отныне лишь ею!» – вот все, что было в его ответном письме, которое я получил много позже, во Франции. Я очень хорошо помню тот день, милорд. Шестое апреля тысяча девятьсот шестнадцатого года. День, когда я умер…
Три британских аэроплана «на охоте» в районе Камбрэ. В составе этой мини-эскадрильи и старший лейтенант Перси Гастингс – опытный пилот с шестью подтвержденными победами на личном счету, переведенный из морской авиации в первое крыло поддержки армии.