Наконец я нащупал фонарик и резко повернул его. Мелькнула какая-то тень. Никого. Только хриплое, тяжелое дыхание: мое. А в проходе лежит здоровенный ящик. За торчащий в нем гвоздь зацепился рукав моей куртки. С досады я пнул ящик ногой и вдобавок ушиб палец.
Дальше я шел осторожнее, приложив платок к глубокой царапине на плече и держа фонарик в левой руке. Но идти пришлось недолго: обойдя водруженную на бочку тяжелую раму от зеркала или картины, я оказался в тупике. Вернее, опять перед массивной дверью - без ручки и даже без замка. Ручка - черт с ней, хорошо, что замка нет.
В ярком луче фонаря у двери я увидел ботинок. На правую ногу. Самохина?
Я взялся за дверь. К моему удивлению, она легко подалась, когда, вцепившись в крайнюю доску ногтями, я потянул ее на себя. Она широко раскрылась, и я чуть не засмеялся от неожиданности: за дверью была стена. Самая обычная, деревянная, из вертикальных досок, плотно подогнанных и чуть сыроватых. Мне показалось, что подобное я уже где-то видел, и не так давно. То ли в кино, то ли во сне.
Старенькая батарейка уже садилась, но все-таки в слабом свете фонаря можно было разглядеть массивные кованые петли, вделанные в верхнюю кромку стены. Я налег плечом, и она медленно повернулась вокруг заскрипевших петель. Я пролез в щель и оказался на полу... своего бывшего номера. Щит опустился за мной, глухо стукнув.
Когда я встал на ноги, держа в одной руке фонарик, а другой придерживая оторванный лоскут рукава, сухо щелкнул выключатель и вспыхнул свет.
В комнате стоял Яков и держал в руке направленный на меня пистолет.
- Убери, это неприятно.
- Ну и вид, - сказал он, медленно пряча в карман пистолет. - Кто это тебя?
- Ящик с гвоздем.
- Ну, ну. Нашел?
- Нашел. А что ты делаешь в темноте?
- Я погасил свет, когда услышал, что ты сопишь и возишься за стеной. Ты меня удивил.
- Я и сам удивлен. Там ботинок лежит, на правую ногу, с пряжкой.
- Самохинский?
- Похоже, его. А перед первой дверью - чуть не полкоробка горелых спичек. Впечатление такое, что кто-то подготовил проход заранее.
- Дать бы тебе по мозгам за "инициативу", - высказался Яков. - Я тебе что говорил? Забыл?
- Победителей не судят, - отмахнулся я.
- Как знать, - проворчал он. - Еще одна такая победа, и мне придется отказаться от твоих услуг. Серьезно.
Яков включил настольную лампу и погасил верхний свет. Шторы на окнах были плотно задернуты.
Мы сели за столик и закурили.
- Значит, я был прав: стукнули Самохина в музее, и он бежал сюда. Знал, выходит, куда бежать. И знал отлично. Его кто-то преследовал, но не смог, как я понял, открыть дверь, где спички, так?
Я кивнул осматриваясь. Теперь трудно было найти, какую из дубовых панелей, покрывающих стены, я только что поворачивал. Она так точно стала на место, что все вертикальные доски слились в один ровный ряд.
- То-то я замечал, - сказал я, - сквозит здесь немного.
- Ну уж не ври, - остановил меня Яков. - Подогнано будь здоров.
Он откинулся на спинку кресла и потянулся.
- Подведем итоги. Самохин бежал из музея по подготовленному пути.
- А что он делал в музее? Ночью-то?
- И кто с ним был? Что он делал, это понятно.
- Как? - удивился я.
- Не совсем, конечно, - поправился Яков. - Не совсем. Ты обратил внимание на то, что ценные вещи были увязаны в узлы?
- Конечно. Кто-то подготовил их для реализации, если можно так выразиться. Но не успел.
- Ему помешали. Кто помешал? Самохин? Или Самохину? Здесь важно собрать воедино, связать логически три известных момента: попытка ограбить музей, убийство и поиски в кабинете - тогда многое станет ясным.
- А почему именно в этой последовательности? - поинтересовался я.
- Потому что не такие мы глупые, какими кажемся на первый взгляд, не захотел объяснить Яков.
- Но и не такие умные, какими хотим казаться, - уточнил я.
- Ко мне это не относится, - махнул рукой Яков. - А что касается кандидатуры на главную роль, у нас она теперь только одна.
- Кто же? - спросил я, вставая.
- Тот, кто бывает в музее после его закрытия, тот, кто всем Дубровникам известен своими похождениями, тот, кого выгораживает тетка Маня.
- Черновцов?
Утром я зашел к Староверцеву. Едва мы с ним расположились погонять чаи, во дворе залаял Малыш и кто-то сильно постучал в окно.
- Сергей! Ты здесь? Выйди на минуточку!
- Это следователь, - извинился я. - Мне надо идти.
- Слушай меня, - Яков сжал мне руку. - Черновцов пропал. Похоже, скрывается.
- Как?
- Вот так. Я говорил с его женой. Что-то знает, но вовсю темнит.
- Как я слышал, он порядочный забулдыга. То, что он пропал, еще ничего не значит.
- Значит, Сережка, значит! Он не ночевал дома в день убийства - это раз. С женой у него нелады - два...
- Ну и что нам с этих неладов?
- А вот что: она его частенько выставляет из дома, и он ночует знаешь где?
- В музее? Тетка Маня привечает?
- Это еще не все. Его видели вчера. Вся морда сплошь синяком заплыла. А костяшки пальцев правой руки Самохина, помнишь акт, были сбиты! Я тебя вот о чем хотел попросить. Ты человек здесь новый, журналист: походи поспрашивай. Потом сочтемся.
- Ну разве что, - вздохнул я.
Неужели этот вздор может
поколебать наше счастие?
В. О д о е в с к и й
П я т н и ц а
Я отправился на розыски Черновцова, предварительно поставив Якову условие: с теткой Маней он должен говорить сам. Яков поморщился, но деваться ему было некуда. Позже он передал мне содержание этого разговора, и я привожу его здесь.
Тетка Маня, снова оказавшись в центре внимания, с готовностью отставила швабру и открыла было рот, но Яков опередил ее:
- Почему ваш сын ночует в музее?
- Дознались? - ахнула она и заплакала. - Дура я старая, бесом попутанная... - Она плакала тоненько, монотонно и деловито, поглядывая птичьим глазком на Якова.
Он терпеливо ждал.
- Так как же?
Тетка Маня, причитая, добралась наконец до сути: "бесталанному" Черновцову жена-злодейка "не дает дома головушки приклонить бедовой, гонит его и в дождь и в ветер", и потому он заливает горе "зеленым вином".
- Подождите-ка, - приостановил ее Яков. - Что-то я не пойму: гонит она его за то, что он пьет, или он пьет, потому что она его гонит?
- Знамо!
- Что знамо-то? Он пьет - она бьет? Эта схема?
- Наоборот, - тетка Маня прерывисто всхлипнула.
- Ерунда какая-то. Что у них за нелады, можете мне толком объяснить?
Тетка Маня осторожно оглянулась и лихо подмигнула Якову всей щекой.
- Тет-на-тет?
- На-тет, - уверил ее Яков.
Она снова оглянулась и шепнула так, что, верно, на улице было слышно:
- Гуляет он.
- То есть как? - удивился Яков.
- От жены гуляет.
Яков неосторожно выразил сомнение. Тетка Маня искренне возмутилась:
- Ты не смотри, что он сморчок на вид, - гордо сказала она. - По нем все дубровнические бабы сохнут, даже библиотекарша с образованием у него есть. - Она снова взяла швабру и стала похожа на сурового воина с копьем. Якову показалось: под носом у нее появились и круто поднялись гвардейские усы. - Вот Нинка-то и зверует. А я уж его, сиротинку, привечаю.
- А во вторник сиротинка тоже в музее ночевал? Тет-на-тет.
Тетка Маня едва не хватила его шваброй.
- Ишь куда клонит! Хитер Вася - дуру нашел!
- Да какой я еще, к черту, Вася?
- Все вы не Васи, как до дела дойдет! Не ночевал он здесь! Я последняя ушла и никого здесь не оставила. Клянуся! - И она стукнула шваброй в пол.
- Где он сейчас?
Тетка Маня не ответила, сурово поджав губы, молчала.
- А синяк? С кем он сцепился?
- Это ты уж у Нинки пытай. Ей лучше знать, с кем ее мужик цапается.
Дома Черновцова, конечно, я не застал, да на это и не рассчитывал. Его жена, миловидная женщина, худенькая и решительная, встретила меня сурово.
- Чего вам надо?
- Я, собственно, не к вам...
- Тогда и говорить нечего! - И она повернулась ко мне спиной.