Я улыбнулся ему.
4 июля 1960 года. Пришлось переписать прошение директорам, потому что я пропустил установленную форму обращения: «Директорам союзнической тюрьмы». Советский директор сердито отчитал меня:
— Это в последний раз!
Уготованное мне наказание он держит в секрете. Но несколько часов спустя в саду он снова вел себя вполне приветливо. Я рвал лаванду для некоторых охранников, которые мне нравятся. Директор понюхал мешок с цветами и через переводчика спросил меня, способствуют ли они росту волос. Задав вопрос, он с улыбкой приподнял фуражку и показал мне, как сильно нуждается в подобном средстве. С такой же улыбкой я снял лыжную шапочку и показал, насколько бесполезна лаванда в этом отношении.
4 июля 1960 года. Гесс, который еще несколько месяцев назад жаловался на невыносимую боль в сердце и нарушение кровообращения, теперь вместе с Ширахом часами шагает по саду, причем довольно быстро и без остановок. Они снова начали общаться, и Ширах с тех пор вроде бы немного успокоился. С Гессом Ширах чувствует себя главным; он верховодит, и ему это нравится. Но Гесс тоже кажется более уравновешенным. Иногда я думаю, что между ними медленно возникает некое подобие дружбы. Если так, это будет первая дружба, рожденная в Шпандау.
5 июля 1960 года. На дне моего пруда, в старой ванне, пустил корни случайно отбившийся от сородичей золотарник. Когда я вылил воду из пруда, стебелек согнулся. Другими словами, растение выработало в себе только тот уровень выносливости, который необходим, чтобы держаться вертикально в воде. Я пересадил его, и через несколько дней он стал таким же сильным, как и другие золотарники, и не сгибается даже под порывами ветра.
6 июля 1960 года. Несколько недель занимаюсь бессмысленным делом. Я хочу продлить северо-южный бульвар до северного конца сада. Поскольку я упрямо решил, что мои дорожки должны пролегать строго по горизонтали, я уже поднял эту тропу на полметра над обычным уровнем — она превратилась в некое подобие подвесной аллеи. Теперь у меня появился предлог строить непрерывный сад камней на восточной стороне дорожки, так как там образовалась насыпь. Ширина аллеи четыре метра, поэтому мне приходится возить на тачке большие объемы песка и золы.
В общем, в эти дни я напряженно работаю. И вот каких результатов я достиг с медицинской точки зрения: мое давление, которое в последние годы держалось на уровне 110, поднялось до 130/75, в то время как у моих сидящих или мирно гуляющих товарищей — всего 100/65. Правда, Ширах и Гесс недавно снова стали работать в саду, но только если их видит русский директор. В любом случае их участок в тридцать раз меньше моего.
Сейчас они выравнивают площадку под небольшой газон. Утром Ширах заявил, что изобрел новое выравнивающее устройство. Мы, затаив дыхание, наблюдали, как он связал три колышка для поддержки помидоров, потом раздвинул их снизу, сделав треножник.
— Вот! Центральный колышек должен быть немного короче. К нему прикрепляется камень.
Мы внимательно следили за его манипуляциями.
— И что теперь? — нахмурился Гесс.
— А теперь, — гордо сообщил нам Ширах, — теперь я раскачаю камень, как маятник.
Мы ошеломленно уставились на него, и Гесс ободряюще пробормотал:
— Ага! Значит, вот как оно работает.
Сначала он покачал головой, потом решительно кивнул.
— Да, — продолжал Ширах, — таким образом, я определяю горизонтальный уровень, а дальше можно выравнивать. Очень просто.
Через некоторое время они остановились рядом и снисходительно посмотрели на меня.
— Что такое? Что вы хотите сказать? — спросил я Гесса.
Гесс помолчал в нерешительности и наконец выпалил:
— Ширах говорит, что в психиатрических больницах слабоумным обычно поручают работу в саду…
10 июля 1960 года. Утром Гесс с решительным видом подошел ко мне. Очевидно, хотел передать какое-то важное сообщение.
— Сегодня воскресенье. Я решил каждое воскресенье по полчаса разговаривать с вами.
Теперь мы гуляем вместе. От его прогулочного шага захватывает дух; похоже, ему доставляет удовольствие демонстрировать свою физическую силу. Он радуется, когда я начинаю задыхаться.
— А ведь вы на целых десять лет моложе меня, герр Шпеер, — с довольной улыбкой говорит он.
12 июля 1960 года. За последние месяцы написал очерк «Гитлер — полководец». Но в конечном итоге у меня возникло ощущение, что я работаю в вакууме. У меня почти не осталось желания цепляться за прошлое. Я также, к своему удивлению, заметил, что мне уже не интересно, кто несет ответственность за ошибочные решения — Гитлер, его маршалы или кто-то другой.