Сейчас я уже не помню, почему Гитлер решил сделать крюк и заехать в монастырь Банц. Монахи, разумеется, были удивлены неожиданным визитом. Великолепие барокко не произвело впечатления на Гитлера; он не любил этот архитектурный стиль. Но монументальность всего архитектурного комплекса в целом привела его в восхищение. После осмотра достопримечательностей он надолго скрылся в одной из келий монастыря. Мы ждали. Нам сказали, что настоятель пригласил его для беседы. Мы так и не узнали, что они обсуждали.
По дороге в Бамберг Гитлер выбрал место для пикника на поляне рядом с шоссе. Из багажника достали одеяла, и мы неуклюже расселись в кружок. Через несколько минут он заговорил о яркой личности настоятеля.
— Вот вам еще один пример того, с каким умом католическая церковь подбирает своих сановников, — заметил он. — Есть еще только один институт, где человек из низших слоев имеет шанс достичь подобных высот — это мы, наше Движение. Крестьянские парни становились Папами; церковь избавилась от социальных предрассудков задолго до Французской революции. И какие отличные результаты это дало! Поверьте мне, церковь продержалась две тысячи лет не просто так. Мы должны перенять ее методы, научиться у нее внутренней свободе, знанию психологии.
Гитлер говорил это все тихим, нравоучительным тоном. Он немного помолчал и продолжил свой монолог.
— Но нам не следует копировать их или пытаться найти им замену. Фантазии Розенберга об арийской церкви — смехотворны. Партия в форме новой религии! Гауляйтер не заменит епископа; вождь группировки не сможет исполнять роль приходского священника. Народные массы никогда не отзовутся на подобные вещи. Если бы наши вожди попытались заняться богослужением и превзойти католическую церковь, они оказались бы совершенно не на своем месте. Нет у них той стати. Как может местный лидер освятить брак, если все в городе знают, что он пьяница и бабник? Не простое дело — создать традицию. Одной великой идеи недостаточно, требуется авторитет, готовность приносить жертвы, дисциплина — и все это на протяжении сотен лет.
У Гитлера были необычно большие, выразительные глаза. До этого момента они смотрели бесстрастно. Но теперь их выражение изменилось, и он добавил несколько слов угрожающим тоном:
— Церковь изменит свое мнение. Я хорошо знаю эту стаю черных ворон. Что они сделали в Англии? А в Испании? Нам нужно лишь надавить на них. И рядом с нашими величественными зданиями в Берлине и Нюрнберге их соборы покажутся смехотворно маленькими. Представьте только какого-нибудь мелкого крестьянина, вошедшего в нашу величественную ратушу с крышей в форме купола. У него не только перехватит дыхание. С этой минуты он будет знать, где его дом.
Он произнес эти слова возбужденным тоном, с каким-то странным придыханием. Теперь он был поглощен архитектурными проектами.
— Вот что я вам скажу, Шпеер, эти здания важнее всего остального. Вы должны сделать все возможное, чтобы построить их, пока я жив. Только если я буду выступать в них и править из них, они пройдут обряд посвящения, которое им потребуется для моих преемников.
Он резко замолчал и встал; вещи отнесли в машину, и мы поехали дальше.
8 ноября 1946 года. Сегодня ходил в душевую камеру. Она разделена тонкими перегородками. Вся обстановка состоит из дровяной печи для нагрева воды и двух деревянных ящиков вместо сидений. Вода в душе течет без напора, поэтому все это сооружение называется «капельная ванна». Мы с Гессом принимаем душ вместе под надзором охраны. Один из немецких военнопленных подбрасывает дрова в печь и регулирует подачу воды. Он служил пехотинцем на русском фронте. Если бы в 1942-м, говорит он, у нас был такой же танк, как русский Т-34, и такое же оружие, как советская 76,2-мм противотанковая пушка. Гесс приходит в волнение. «Это тоже государственная измена, ничего, кроме измены. Скоро мы удивимся, узнав обо всех изменах и вредительствах». Я отвечаю, что в конечном счете Гитлер сам был виноват в нашем технологическом отставании, что, хотя у него было много хороших и верных идей, он отрицал собственные взгляды, постоянно меняя приказы о перевооружении. Немецкий подручный и американский охранник слушали этот разговор, их лица выражали нечто среднее между скукой и заинтересованностью.