Рубашка Натана теперь расстегнута и свободно свисает. Он останавливается прямо передо мной и бросает мне на колени нераспечатанный журнал Starburst.
– Я держу это на крайний случай. Я думаю, что этот момент составляет один.
Я улыбаюсь своей любимой конфете, и мои плечи немного расслабляются. Откуда он всегда знает, что нужно делать, чтобы позаботиться обо мне?
— Я быстро бегу в ванную. Пожалуйста, будь здесь, когда я вернусь.
Его слова нежны и сладки, и по какой-то причине мои мысли возвращаются к прикосновению его губ к моим.
Пока Натана нет, я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить каждую деталь, но это слишком туманно. Как восхитительный сон, от которого ты просыпаешься и чувствуешь, как он ускользает из твоих пальцев. Был ли этот поцелуй вообще? Натан ни разу не упомянул об этом, так что это, должно быть, не имело для него большого значения. Но на самом деле, как это могло быть? Это длилось, наверное, две секунды.
Это что-то значило для меня.
Натан возвращается в комнату как раз в тот момент, когда я засовываю в рот розовый квадратик. Он выглядит невероятно в своих костюмных брюках и свободной классической рубашке. У меня текут слюнки, но не от конфет.
Он садится на дальний конец дивана и улыбается.
– Лучше?
Я киваю и перекладываю мягкую ириску на правую щеку. Я бурундук, который копит розовый звездопад.
– Лучше.
– Хочешь посмотреть телевизор? Продолжить с того места, где мы остановились в этом выпуске комедии?
Он уже тянется к пульту, и мой взгляд цепляется за его обнаженное мускулистое предплечье. Я гиперосведомлена о нем так, как никогда раньше не позволяла себе зацикливаться на нем.
Включается телевизор, и комик отпускает шутку про блины. Затем, как будто ничто в мире не изменилось, рука Натана обхватывает мою босую ногу и поворачивает все мое тело так, что он может положить мои ноги к себе на колени. Я смотрю с открытым ртом, пока его большие пальцы вдавливаются внутрь и скользят вверх по моим сводам. Его сильные, мозолистые пальцы мастерски разминали мои больные ступни, доходя даже до щиколотки и надавливая на икры. Какой бы горячей ни была моя кожа, его руки почему-то горячее. Как камни, только что выжженные из огня и расплавляющие мою кожу.
Все, что я могу сделать, это смотреть, моргать, смаковать. Он прикасается ко мне так интимно, как никогда раньше, как друзья. Но какой живой, дышащей горячей тамале я сейчас являюсь, Натан даже не сосредотачивается на изменяющем мою жизнь массаже, который он мне делает. Он смотрит особенную комедию, расслабленный. Да, ничего страшного. Мы теперь просто такие друзья? Друзья, которые иногда встречаются? Друзья, кто прижимается? Друзья, которые…
— Натан, мы целовались сегодня вечером, — выпаливаю я. Круто, Бри. Прохладно. Красиво и гладко.
Руки Натана замирают на моей коже, и его брови взлетают вверх. Он ставит телевизор на паузу, затем переводит взгляд на меня. Я бы хотела, чтобы он оставил это, чтобы заполнить неловкую тишину, но теперь мы наедине с моим заявлением, и оно мелькнуло у нас обоих между глазами.
– Я удивлен, что ты хочешь это признать, — говорит он, сбивая меня с толку этим ответом.
— Разве ты не хочешь?
Уголок его рта приподнимается.
– Я буду говорить обо всем, что ты хочешь, в любое время. Мы даже можем поговорить о том, как ты уничтожила мою обнаженную фотографию, потому что ты так завидовала тому, что кто-то еще ее увидел.
Я задыхаюсь и бросаю в него оранжевую звезду. Он смеется, когда она отскакивает от его бицепса.
– Не правда! Я не уничтожила этот плакат специально! Я даже не видела его, пока моя задница не проткнула его! На самом деле, ты мог бы предупредить меня, что мы собираемся отпраздновать день рождения ВЫПУСКА ФОРМЫ!
Он хихикает, откинув голову на спинку дивана, и дважды слегка шлепает меня по голени, как по бедру, когда смеется слишком сильно.
– Твое лицо было таким бесценным! Красное, как светофор.
Я кладу руки на щеки, опасаясь, что они все еще пылают.
– ОСТАНОВИСЬ! Ты такой злой.
Он все еще смеется — плечи трясутся, желудок сжимается.
– Я понятия не имел, что моя нагота так сильно повлияет на тебя. Не похоже, чтобы ты не видела это изображение раньше. И это ничто по сравнению с остальными из этого разворота.
Я многозначительно смотрю на него, чувствуя, что мы на цыпочках приближаемся к чему-то, чего не должны делать, но в то же время отчаянно желая этого.