К счастью, у меня с Хольмом отношения не испортились, может, потому, что я не вмешивался в ситуацию, а, может, по той причине, что Хольм оставался дипломатом, когда к нему приходили его клиенты. А я, если и появлялся когда в его ресторане, то всегда в качестве приглашённого важными персонами. Сам же Хольм мне вообще-то нравился своей общительностью, постоянной улыбкой на лице, готовностью услужить и в то же время гордостью за своё предприятие.
Вот чего нельзя было у него отнять — это гордости.
Кто бы к нему ни пришёл в гости, он с удовольствием покажет вам картины, написанные знаменитым норвежским художником, пивной бар, обустроенный под шахту и снабжённый шахтёрскими лампочками с русского рудника, похвалится лучшими винами. Как-то меня пригласили к Хольму и перед началом застолья один из пригласивших спросил меня:
— Мистер Бузни, скажите, что бы вы хотели сейчас выпить? Какой ваш любимый напиток? Мы хотим доставить вам удовольствие.
Я ответил с улыбкой:
— Боюсь, что моего любимого напитка у вас нет.
— Как так? — удивился приглашавший. — У Хольма всё есть.
Я усомнился, и тогда он попросил официанта пригласить Хольма.
Вскоре перед нами предстала хорошо мне знакомая полная фигура гордого владельца ресторана и ему тут же был задан вопрос:
— Вот мистер Бузни, которого вы знаете, говорит, что у вас нет того, что он бы хотел заказать.
— Что именно, мистер Бузни? — полюбопытствовал Хольм.
А я, надо признаться, был уверен в том, что вино, которое я назову, у Хольма отсутствует. Я ведь был в его винном подвале. Он мне показывал свою коллекцию. И я хорошо знал, что там преимущественно французские вина.
Поэтому я спокойно сказал:
— Мистер Хольм, я прошу прощения, но я понимаю, что у вас такие вина просто никто не заказывает, вы их не пьёте, а я очень люблю мадеру. Но где же вы её возьмёте.
Услышав названное мною вино, Хольм улыбнулся:
— Минутку, мистер Бузни, — и вышел.
Мои партнёры за столом, вопросительно посмотревшие на Хольма, когда я спросил о мадере, теперь заулыбались, говоря снова, что у Хольма всё есть.
Действительно через несколько минут Хольм торжественно принёс в руке бутылку испанской мадеры.
Все за столом дружно зааплодировали, а я был необычайно удивлён и спросил Хольма, для чего он держит вино, которое никто здесь не пьёт. И он ответил:
— Конечно, мистер Бузни, это случайность. Обычно у меня нет такого вина, но именно в этом году я заказал одну бутылку для того, чтобы по одному рецепту добавлять немного мадеры в торт. Её-то я вам и принёс.
Мне стало неловко, и я попытался отказаться от такой жертвы, но Хольм есть Хольм: он отстоял честь своего заведения и был ещё благодарен мне за то, что я смог предоставить ему такой случай рекламы.
Ну а мне оставалось только рассказать своим друзьям по застолью историю рождения мадеры и причину уникальности этого прекрасного вина.
Единственное, чего я не стал делать, это говорить, что люблю я не испанскую мадеру, а ту, что готовится из замечательного крымского винограда. Это ведь для тех, кто понимает, совершенно другое вино. Впрочем, последняя история к Розе Мутиной не имеет никакого отношения.
Ветра уже не было, а температура упала до минус девяти градусов. Но такой мороз без ветра почти не ощущается. К двенадцати дня пошёл к Ларисе с Аней заниматься английским языком. Поработали, попили чаёк, которым Лариса угощала по распоряжению, данному ей мамой перед уходом, записал девчонкам новые слова в тетрадь и двинулся в библиотеку осматривать её с Анной Павловной в качестве объекта туристического маршрута. Там всё нормально: читатели в читальном зале всегда сидят, за литературой шахтёры ходят (в фонде около тридцати тысяч книг), небольшой самодеятельный музейчик, но смотреть есть что.
После обеда вздремнул дома часок, постирал мокшее больше недели бельё, похохотал у телевизора в связи с передачей об Аркадие Райкине и отправился в кино смотреть комедию, где опять насмеялся от души. Вечером дома составлял списки записавшихся на курсы. Их уже восемьдесят пять взрослых и двадцать трое детей.
— 13 °C
В воскресенье двадцать седьмого опять проспал до десяти утра и не пошёл завтракать, а удовлетворился, как всегда в таком случае, чашечкой кофе. На улице ветер, и потому кататься на лыжах нельзя, да и не до них пока.
Поболтали с Анной Павловной. Рассказал ей о Николае Островском и своих открытиях, связанных с его биографией. Продолжал писать списки учащихся курсов и работал над составлением программы пребывания туристов в наших посёлках.