После причаливания и выхода пассажиров я зашёл на палубу, встретился с капитаном и взял у него конверт Умбрейта. В это время детишки стали подниматься по трапу в сопровождении некоторых родителей, а потом с большим трудом спускаться на нижнюю палубу по очень даже крутой лестнице.
Маленькие боялись сами спускаться, а взрослые их подбадривали вместо того, чтобы самим пойти вперёд и помочь.
Я с письмом отправился к себе, положил пакет, взял камеру и пошёл опять в порт. Кадров на плёнке осталось мало, но я снял и детей, спускавшихся с судна и получающих на прощание по яблоку и шоколадке от норвежцев, и льдины, и судно, прорывающееся сквозь них.
Перед ужином зашёл к геологам на минутку, где Тебеньков Саша у говорил хлопнуть по рюмашке водки для аппетита, что и сделали. Потом поужинал и снова сел за перевод, но успел мало: пришёл Старков и пошли к нему на чай. Прочитал перевод статьи. А у Цивки, как мы поняли, уже есть и вторая статья. У нас пока нет. Так и завершился день.
Проснулся нормально и увидел солнце. Погода стоит прекрасная. На улице относительно тепло. Выходил уже не в тёплом свитере, а полегче.
Старков тоже поднялся, и мы поспешили, чтобы успеть до одиннадцати позавтракать. Потом зашли к геологам, взяли бинокль и смотрели на западный берег, куда на лодке с поляком пошли Державин с Михайловым фотографировать остатки поселения Кокиренесет, где жили поморы. Там в земле занесены почвой основания примерно семи-девяти домиков поморов, то есть это было весьма существенное поселение. Старков собирается просить разрешение на раскопки в следующем году, аргументируя тем, что место подвергается разрушению. А я бы на его месте давно уже там копал.
В фьорде нашем льдов немного, но все они в устье, то есть в Исфьорде.
К обеду начало снова всё нести в нашу сторону. Я посидел с переводом и пошёл на обед сам, так как Старков готовился к приёму у консула. Я посмеялся, говоря, что его там не накормят, и предлагал взять с собой сухарики. Так оно и вышло. Гостей было человек тридцать, дали по рюмке коньяка, чай и пирожное. А говорить пришлось много, да и потом экскурсия в музее. Цивка, отвечая на вопросы о положении в Баренцбурге, естественно, всё хвалил, сказал, что на расторжение подали заявление всего несколько человек, а двести с лишним шахтёров принесли заявления на продление контрактов. Что-то не очень верится. Ему и соврать не долго, но надо проверить. Мне как раз сегодня художник рудника говорил, что есть шахтёры, которые приехав сюда и узнав, что контракт не тот, что им обещали, отказались вообще выходить на работу и не выходили на рабочее место ни одного дня, требуя отправить их назад. Он же рассказал, что целую партию работников из Москвы отправили сюда без подписанных контрактов, когда Цивка заявил им, что все контракты будут подписываться в Баренцбурге. А что могли люди сделать, если они с Украины уже приехали в Москву, рассчитавшись у себя на работе? То же самое мне говорили и в Москве. А тут Костенко утверждает, что ни одного неподписанного контракта нет. Врут хором с директором и нагло. Но попробуем разобраться, что к чему. Хотя ведь мне они документы все показывать не будут.
После обеда плотно поработал над переводом и, наконец-то, закончил доклад Урокберга. Осталось, правда, длинное приложение литературы страниц на десять. Часок успел даже вздремнуть, потом поужинал. В столовой взял поднос, а на нём десяток тараканов, под ним ещё больше. Я бросил поднос и взял тарелку с несчастной картошкой и кусочками сомнительной свежести мяса. Две чашечки чая. Всё это ставил сразу на стол, а потом рассчитывался карточкой. Возмущению не было предела. Кассир сказала, что они не виноваты, надо говорить начальству. Я сказал, что будет встреча с генеральным директором, и там скажу об этом, раз никто не осмелится больше. Пользуясь прекрасной погодой и нанесенными снова льдами (хоть и не так плотно, как вчера), взял видео камеру и пошёл снимать льды. Возвратился около одиннадцати, а тут и Старков подошёл. Пошли пить чай и по рюмашке для расслабления.