Собрались вместе с ботаниками на кухне пить чай, и я рассказывал им много интересного из своей жизни. А Старков уже спал.
Да, конечно, льды либо совсем ушли, либо уже почти растаяли вдалеке, но поскольку над морем всё время туманит, а над головой по-прежнему морось, то и льдов не видать. Будем считать, что их нет. Но морось не даёт проснуться рано. Впрочем, меня разбудил чуть после десяти Роскуляк, сообщив, что минут через пятнадцать будет звонить Михайлов, и он просил меня и Старкова подойти к телефону. Но Вадима Фёдоровича я не нашёл — он был в управлении. А Михайлов звонил из Лонгиербюена, чтобы сообщить о том, что Цивка шестого августа собирается появиться в редакции газеты «Свальбард постен» (понятно, зачем), что полиция и контора губернатора Михайловым и Королёвым не интересовались, а это всё происки Цивки, и что со Шкатовым (начальник геологов) нужно быть поосторожней, так как он в слишком хороших отношениях с Цивкой. Ничего важного в этих сообщениях не было, но Михайлов считал это край как необходимым срочно сообщить.
Старков пришёл и за чаем смеялся над этой информацией, о которой Михайлов говорил и раньше. Посидели немного над статьёй Урокберга, попереводил и пошли на обед. Был холодец рублей за 30, вареники (штук десять на тарелке), блинчики (я думал в сметане и удивился, откуда она, а оказалось, что со сгущёнкой несладкой, есть не стал), рассольник и чай. Всё на 80 рублей.
После обеда подремал до шести и пошёл в бассейн, проплыл полторы тысячи метров за час и вышел. Тут один знакомый шахтёр, хоть имени его никогда не знал, попросил поиграть с ним в шахматы. Согласился на одну партию. Играл он неплохо, напористо, а я раза два зевнул и, не доигрывая, сдал партию. Пошёл домой, где узнал о безграничном возмущении Зингера.
Оказывается руководство треста заявило, что у них уже нет в Лонгиербюене зелёного домика, в котором иной раз останавливались наши приезжавшие и уезжавшие.
Костенко сказал, что домик сдали норвежцам. Врёт, конечно. Они этого не имеют права делать. Потом Костенко сказал Зингеру, что его вообще запрещено пускать в этот домик. Короче говоря, Цивка действительно пытается закрутить гайки и на учёных тоже.
Долго сидели со Старковым, соображая, идти ли на ужин. Я предлагал что-то приготовить, но Старков не захотел и пошли в столовую. Но там была ужасная перловая каша с котлеткой. Лучше было самим отварить макароны или картошку.
После ужина сидел и переводил до часу ночи. А ботаник пришёл с поля и подарил мне олений рог. Попробую отвезти в Москву. Может, подарю кому-нибудь или повешу на даче.
Ну и цирк сегодня был. Впрочем, всё по порядку. Утром опять тучи, но в море теперь ни одной льдинки. Даже на горизонте ничего не видно. Значит льды ушли-таки.
Проснулся в этот раз сам около десяти. Стучал-стучал Старкову — никакого ответа. Значит, ушёл куда-то. Потом выяснилось, что он ходил к геологам на связь с Вейде фьордом. А я, не достучавшись, пошёл на завтрак сам.
Потратил 28 руб. 55 коп. на рисовый гарнир, который трудно было есть и котлетку. Передо мной стоял шахтёр и попросил двойной гарнир и две котлетки. Раздатчица обратила внимание на то, что котлетка будет стоить ему 22 рубля, и он тут же отказался, сказав, что достаточно в таком случае только двойного гарнира. Вот тебе и бесплатное питание, о котором мы долго сегодня вечером спорили со Старковым. Но прежде были другие события.
После завтрака встретились со Старковым и пили чай. Потом работали каждый у себя в комнате. Но сначала я позвонил домой. Алёна с Женечкой как раз вошли, но телефон почему-то всё время отключался. Но хорошо, что всё же их застал, и у них всё в порядке.
На обед Старков решил не ходить, поскольку его покормили у геологов.
Он пошёл спать, а я отправился с Виктором обедать и добрать продуктов на оставшуюся сумму денег. Осталось, правда, очень немного — около 170 руб.
После обеда стало чуть меньше. Купили батон колбасного сыра и пакет макарон.
Придя домой, полежал минут двадцать, собрал вещички для купания в бассейне, переоделся в костюм пиджачный, взял на всякий случай удостоверение журналиста и пошёл на встречу Цивки с трудящимися рудника Баренцбург.
Вошёл в зал, когда Цивка уже сидел на сцене. Начал он беседу несколько натянуто, чувствовалось, что его сдерживает волнение. Но потом постепенно разошёлся, не видя особенного сопротивления публики, стал рассказывать анекдоты и совсем успокоился. Я старался всё записать, что успевал.