День, полный приключений. Проснулся по будильнику без десяти восемь.
Оделся, разбудил Старкова, побрился, уложил то, что не уложил вчера, отдал Виктору с Андреем видео камеру, взвалил на себя рюкзак, подхватил кейс и пошли завтракать. День пасмурный, но пока был без дождя. После завтрака стали ожидать автобус у «Берёзовой рощи». Он подошёл, но теперь стали ожидать шахтёров, ушедших в столовую за продуктами. Тут в сторонке оказался Мальцев с товарищем. Я подошёл к нему и спросил:
— Ну что, не хватила духа говорить правду?
Андрей взорвался, как ошпаренный, глаза чуть не выкатились из орбит, напоминая бессмысленный взгляд сумасшедшего человека:
— Отстаньте от меня. Что вы хотите? Что вы ко мне привязались? Я могу врезать вам, и мне ничего не будет, потому что я три года здесь отработал. Идите отсюда!
Такое было впечатление, что он действительно готов ударить.
Товарищ его, стоявший рядом, не предпринимал никаких действий, чтобы остановить его. Но я был спокоен. Стал пояснять Андрею, что он мог ничего не говорить или хотя бы не называть своего имени, если не хотел.
— А я с вами вообще не встречался и не разговаривал, — кричал Андрей.
— Не кричи на меня, — говорю, — ничего бы с тобой Цивка не сделал, когда дело приняло такой оборот, что об этом написала газета.
— Да, а восемнадцать тысяч удержал бы за дорогу.
Отвечаю опять спокойно:
— Суд обязал бы его выплатить в таком случае.
— А потом, — говорит Андрей, — я пойду в банк получать деньги, а меня кто-нибудь ножом пырнёт в бок, и никто ничего не узнает.
Вот ведь до чего оказался запуганным человек. Мальцев, оказывается, тоже летел на нашем вертолёте, но только до озера Стемме. Видимо, Цивка решил его спрятать от народа до отъезда в конце августа. Но удивительные вещи на этом не кончились.
На вертолётной площадке, когда мы готовились к отлёту, появился вдруг и Цивка. Поскольку он был с весьма внушительной сумкой в руке, понятно было, что он тоже собирается лететь в Лонгиербюен. Я стоял уже у вертолёта, а остальная группа с вертолётчиками в стороне. Цивка подошёл к ним, поздоровался со всеми за руку и, конечно, увидел меня.
Я тем временем пошёл в вертолёт, и мне было очень интересно, как он поведёт себя со мной в вертолёте. Но тут из окна я увидел, что Цивка направляется в противоположную от вертолёта сторону. Я подумал, что он за сумкой, которую оставил в офисе вертолётчиков, когда отпустил машину.
Вскоре он вышел из здания с сумкой и отправился пешком в сторону Баренцбурга, что вызвало смех у наблюдавших за этой картиной шахтёров, севших уже в вертолёт. Но, по-видимому, Цивка из офиса вызвал снова машину, и она встретила его за пределами вертолётной площадки. Он уехал.
А уже в Лонгиербюене я неожиданно встретил Соколова, кинувшегося ко мне с объятиями. Александр Леонидович только что звонил консулу в Баренцбург и удивлялся, почему не прилетел Цивка, как обещал, для которого Соколов привёз бланки документов, необходимых для комиссии, приехавшей по расследованию смертельного случая. Они договорились, что Цивка прилетит.
Я не стал говорить Соколову, что Цивка был на вертолётной площадке и возвратился в посёлок, так как просто в голове не укладывалась мысль о том, что Цивка мог отказаться от полёта лишь потому, что увидел меня. Но, очевидно, это так и было. Ведь бланки, привезенные Соколовым, ему были нужны.
Между тем, прилетев в Лонгиербюен, в аэропорту я встретился с Алис, которая мне очень обрадовалась и сказала, что хотела бы пригласить к себе и Уле в гости, но не сегодня, а в следующие дни.
Их фамилия Рейстад. Уле богатый человек. У него даже есть свой участок на Шпицбергене, который им заявлен под добычу чего-то. По-моему, ни у кого другого личных участков нет. У горного инспектора и у меня, как уполномоченного треста, всегда в кабинете висела карта Шпицбергена с указанием границ участков и их владельцев. Большинство участков принадлежат норвежской компании «Стуре Ношке», на втором месте по числу участков идёт трест «Арктикуголь», затем ряд других норвежских компаний, а единоличный обладатель, правда, одного лишь участка, только Уле Рейстад, насколько мне помнится.
То есть, по словам самого Уле, он настоящий капиталист. Я к капитализму и капиталистам по причине своего коммунистического воспитания вообще отношусь плохо. Но это в принципе и совсем не значит, что я могу ненавидеть человека по той простой причине, что он капиталист. Нельзя бездумно подходить к этому вопросу. Ведь и в России были капиталисты, которые являлись прекрасными людьми и любили человечество, делали всё для его прогресса.