Не станем сегодня рассуждать, правильно это было или нет. Такова была система жизни, когда обе стороны, а не только российская, стремились пресечь любые возможности передачи секретной информации и проявления враждебных строю действий. Но вот началась эра гласности, когда всё оказалось возможным. Секреты никого больше не волновали. В российские посёлки Шпицбергена морскими катерами в летнее время, снегоходами и на лыжах зимой и весной хлынули туристы.
Тогда то некоторые особенно догадливые и деловые будущие предприниматели из шахтёрской среды стали встречать туристов на улице и по традиции предлагать им на обмен значки, открытки, небольшие сувениры. Понятно, что без знания иностранного языка многие горе предприниматели попадали впросак, когда предлагали свои маленькие подарки, а гости брали их, благодарно улыбаясь в ответ, и уходили, то ли не понимая, что надо в ответ чем-то отдариться, то ли просто не будучи готовыми к такому обмену. Поэтому обменщики подарками скоро выучили английские слова «чейндж» — «обмен», которое произносили искажённо «ченьч», и широко популярное слово «плиз» — «пожалуйста».
Как только появлялись туристы, так у них на пути оказывались праздно гуляющие мужчины или женщины, которые, весело улыбаясь, протягивали свои дары, но теперь обязательно со словами:
— Мистер, ченьч, плиз.
И уж теперь ничего не отдавали, пока в обмен не получат что-то другое. Так, собственно, и рождались рыночные отношения, которые очень скоро, когда во всей стране официально разрешили хождение валюты, переросли в обычную торговлю, где никто ничего теперь не менял, а просто продавал свой товар за норвежские кроны, немецкие марки или американские доллары. Не гнушались и другой валюты, но с нею происходили иногда казусы. Бывало, придёт ко мне иной незадачливый торговец и, протягивая банкноту, которую ему дали, спрашивает, сколько это в переводе на доллары, втайне надеясь на хороший куш. Но оказывалось, что это тысяча итальянских лир, стоимость которых была раз в десять меньше той суммы, что ожидал получить за свой товар начинающий купчишка.
Со временем торговля приняла настолько широкий размах, что для продавцов выделили специальное место на большой площади, называемое здесь берёзовой рощей. Во всю стену складского помещения кто-то из местных художников давно как-то написал лесной пейзаж, который всегда вызывает ностальгический восторг в душах людей долгое время не бывавших дома и истосковавшихся по деревьям. Здесь обычно назначают свидания, говоря: «Встретимся у берёзовой рощи». Тут пересекаются пути из порта и со стороны норвежского посёлка к центру, здесь же столовая и кафе для иностранцев «Русская кухня». Так что для торговли это самое удобное место, и потому его выбрали для установки деревянных навесов и столов, за которыми располагались шахтёры, вертолётчики, служащие ТЭЦ, мужья и жёны, а порой и их дети.
Ассортименту товара могли бы позавидовать даже продавцы московского Арбата. Почти на всех самодельных прилавках обязательно стояли ряды матрёшек, которые иностранцы с чьей-то лёгкой руки стали называть бабушками. Тут же красовались шкатулки с палехскими росписями, жостовскими, мстёрскими, федоскинскими. Можно было увидеть и Гжель, прекрасно отточенные финские ножи с изображениями медведя на металле и приветственной надписью со Шпицбергена. Туристы редко могли догадаться, что всё это рукоделие готовится в мастерских Баренцбурга. Мастера с гордостью заявляли, что местные умельцы могут изготовить любую сувенирную продукцию под любую школу живописи.
Зато многочисленные деревянные тарелки с красочными видами заснеженных гор и голубых фьордов, как правило, являлись настоящей гордостью продавца, зачастую оказывавшегося автором рисунков. И это не удивительно. Почти каждый второй приезжавший на работу в Баренцбург, пытался стать художником и продать своё творение. Некоторые именно здесь впервые обнаруживали в себе талант живописца, чему способствовали долгие полярные ночи. С наступлением весны на рынке, который по-простецки называли «Ченьч», можно было обнаружить и новые товары, и новых художников.