Я попользовался только лучком. Уле разлил в другие более широкие бокалы красное вино. Оно меня не впечатлило особенно, поскольку настоящего винного аромата и вкуса не имело. Это, наверное, было французское столовое вино с обычными консервантами.
Чуть позже, когда мы съели первую мясную подачу, Алис повторила поднос оленины с приправами, а Уле разлил в маленькие рюмочки портвейн замечательного качества. Как выяснилось, на бутылке написано было десять лет выдержки, но сама бутылка стояла у Уле ещё лет десять. То есть португальский портвейн оказался с чудной выдержкой, сохранивший и замечательный аромат и богатый вкус: мягкий, почти не ощущается терпкость, сладкий.
Разговор вёлся сначала о моей книге. Я рассказал вкратце её трагическое содержание. Попутно поговорили о Соколове и его семье. Затем Уле перешёл на немецкий, чтобы включить в беседу и Старкова. Потом обсудили статью в газете. Я пояснил ситуацию. Уле, как всегда, старался защитить систему капитализма, но в данном случае это не получилось, так как дело было в другом. Но он не верит, что Цивку снимут, полагая, что я как обычно живу в нереальном мире фантазий. Так он думает обо мне.
Между тем Алис сказала, что цены в Лрнгиербюене всё время растут.
Жизнь стала очень дорогой. Раньше они платили за квартиру (а я помню, что на была почти такая же, как сейчас) четыре тысячи крон, а сегодня платят двенадцать тысяч. Уле, оказывается, владеет домом не сам, а с двумя другими вкладчиками. То есть у него одна треть. И хоть арендаторы — туристическая компания СПИРТА и прачечная платят за аренду, но эти доходы пока не покрыли сделанные вложения, связанные с займом денег. Понятно теперь, почему Уле многое делает сам во время ремонта помещений, в которых они хотят сделать жилые квартиры для сдачи в аренду.
Алис менее оптимистична, чем сам Уле, который всегда хочет казаться богатым и преуспевающим бизнесменом. Алис говорит, что они надеются на успех от сдачи в аренду помещений, но не уверены в этом. Я вспоминаю, что год назад Уле занимался крышей другого дома ближе к центру, но забыл спросить об этом. Видимо, там что-то не получилось.
Съев, сколько могли, мы пересели на диван, где вскоре были поставлены чашки. Старков и я хотели чай. Я пошёл на кухню показывать Алис, как у нас готовится чай, поскольку она вообще-то приготовила кофе, полагая, что мы будем пить его с коньяком. Но я сказал, что коньяк пойдёт и с чаем.
Алис нашла у себя чай не в пакетиках, и я показал, как его заваривают.
Уле сначала спросил, будем ли мы пить армянский коньяк три звёздочки, но выпуска чуть ли не двадцатилетней давности. Мы со Старковым согласились, что это должно быть хороший коньяк, тогда Уле сказал, что прибережёт его до следующей нашей встречи, а сегодня будем пить французский коньяк. Мы, конечно, не стали возражать. Уле поставил большие коньячные бокалы.
Короче, приём был на высоком уровне и в очень хорошей непринуждённой обстановке. Несколько раз я порывался завершить вечер прощальным тостом, и всё находилось, о чём ещё поговорить. Замечательно посидели и разошлись.
День сегодня в плане погоды восхитительный. Настоящее лето, конечно, со скидкой на местные условия. Раздеваться-то не пришлось, но однажды снял было шарф с шеи, а потом всё же надел снова, так как стало тянуть ветром.
Участники курсов уехали на зодиаках на противоположный восточный берег фьорда в так называемый, адвент-сити, точнее его остатки. Посёлок там начал строиться ещё в 1904 году норвежско-британской угледобывающей и торговой компанией Шеффилда. Однако несколько домов на двух улицах, включая общую столовую и пекарню, использовались лишь до 1908 года, а спустя девять лет, строения были перенесены чуть южнее в местечко Хиортхамн новой компанией, которая в свою очередь обанкротилась через пять лет. После войны жизнь в этом посёлке фактически не возобновлялась. Так он и ушёл в историю, оставив после себя только памятники индустриальной культуры, которыми и собираются заниматься участники семинара.
Позавтракав, Старков пошёл досыпать, а я позвонил в «Свальбард постен» и договорился с Турбьёрном о встрече. Пришёл — он радостно предложил войти, протянув руку для приветствия через порог своего кабинета. Я рассказал о русской традиции на этот счёт, сказав, что можем поругаться, что, собственно, потом и произошло. Впрочем, я и шёл фактически сразу ругаться.