Вследствие этого, я, при первом же свидании с Г. Левландом, изложил ему все происходившие по вопросу о Шпицбергенском архипелаге переговоры и, по его желанию, оставил ему памятную записку, при сём в копии прилагаемую.
Министр Иностранных Дел, поблагодарив меня за сообщение, заверил меня самым положительным образом, что Норвежское Правительство не питает никаких задних мыслей относительно Шпицбергена и, вполне и безусловно, признаёт соглашения 1871 и 1872 г.г. Он обещал доставить мне также памятную записку об этом, по получении которой я не премину препроводить её к Вашему Высокопревосходительству.
«При самом строгом соблюдении наших соглашений, мы, однако, намерены, прибавил Министр, по примеру прежних лет, во время летнего сезона, когда туристы посещают остров, перевозить почту на наших пароходах, которые поддерживают сообщение между Норвегией и Шпицбергеном. На этой перевозке писем и пакетов не может, разумеется, основываться какое бы то ни было право или преимущество Норвегии».
Смею думать, что с нашей стороны против этого возражений не будет.
Разумеется, под предположением и условием, чтобы почта и впредь передавалась в Норвегию как бы частным образом и уже отсюда пересылалась далее, и чтобы особых Шпицбергенских почтовых марок, о которых, впрочем, пока и речи нет, не вводилось, так как это было бы проявлением Норвежского суверенитета. — Эта пересылка писем является простой необходимостью и может быть предоставлена всякому пароходу, под каким бы флагом он ни плавал. На практике же сообщение с континентом поддерживается только норвежцами».
Такой точки зрения придерживалась российская дипломатия в начале прошлого века. Ну, и до тех пор, пока существовала мощная держава Советский Союз, вопрос о почте в российских посёлках Шпицбергена не возникал. Да уж известно, что как только дом развалится, отовсюду появляются тараканы. Вот и на развалины нашего Союза ринулись, кому не лень. Норвежское руководство заявило, что Россия не имеет права выпускать свои денежные знаки на Шпицбергене и не может пользоваться своей почтовой службой. И хоть то и другое является не чем иным, как частью экономической деятельности, в которой мы имеем равные права с Норвегией согласно Парижскому Договору, тем не менее, не умеющая теперь стоять за свои права Россия изъяла из обращения только что выпущенные шпицбергенские деньги и закрыла почтовое отделение, предложив российским полярникам пользоваться услугами норвежской почты. Но что это означало для шахтёрских семей?
Те из работников, приехавших по контракту на два года, кто в своё свободное время не занимался продажей сувениров заезжим иностранным туристам и не обладал талантом художника, чтобы готовить на продажу картины и тарелки с местными ледовыми пейзажами, то есть не имел какого-то хоть маленького дохода в местной валюте, не могли приобрести норвежские марки, чтобы наклеивать на конверты для отправки писем международной почтой. А российская почта прекратила существование. Тогда руководство рудника стало закупать за собственную валюту, получаемую от туризма, норвежские марки и продавать их шахтёрам за рубли.
Теперь, дорогие читатели, займёмся несложной арифметикой. В то время норвежская почтовая марка, допустим, стоила пять крон. Позже она выросла в цене. А месячная зарплата норвежца в среднем составляла, скажем, двадцать тысяч крон. Для него стоимость такой марки была поистине копеечной. Шахтёры Баренцбурга получали такую марку, конвертированную в рублёвый эквивалент с добавлением некоторой наценки (без неё же нельзя) по цене двадцать рублей в лучшем случае. А месячная зарплата по самым высоким ставкам шахтёра тогда составляла около четырёх тысяч рублей. Работники других специальностей получали в пределах от одной до двух тысяч. Вот и сопоставьте зарплату со стоимостью почтовой марки.
Однако народ наш без писем жить не может, а потому марки покупал да так, что приходилось лимит устанавливать по одной-две марки на человека в месяц. Трест ведь не предполагал всю свою валюту расходовать на почтовые нужды шахтёров.
В мою задачу входило тогда покупать в норвежском посёлке марки и передавать их в бухгалтерию рудника. Всё остальное в мою компетенцию не входило, поскольку я был в то время уже уполномоченным треста по связям с иностранцами, руководил туризмом и заведовал норвежским почтовым отделением.