Но сначала мне хочется всё-таки дать те первые дневниковые записи, что я делал в далёком 1991 году сразу по прилёте на Шпицберген, когда и посёлок норвежский был совсем другим, и оба российских посёлка ещё функционировали нормально, и Советский Союз ещё доживал свои последние месяцы. Само сопоставление этих дневниковых записей с разрывом в тринадцать лет мне кажется интересным не только для меня, но и для читателя. Прочтём же эти страницы.
1991 ГОД
Итак, свершилось то, о чём я ещё год назад, да даже полгода тому вовсе не мечтал. Я в заполярье всего в тысяче трёхстах километрах от Северного полюса. Но всё по порядку.
Ещё вчера я был в Москве. Ох, как это теперь всё кажется далеко!
Хотя только позавчера мы с Алёной и Юлей выпили по рюмашке за мой отъезд и упаковывали последнюю сумку чуть ли не до полуночи. Потом всё же легли немного поспать. Юля встала кто знает когда, раньше будильника, который своим звонком разбудил меня ровно в половине пятого. В пять я напомнил по телефону таксопарку о заказанной машине. Меня успокоили, сказав, что заказ принят. И действительно без четверти шесть диспетчер сообщила, что машина стоит у подъезда.
К этому времени я уже позавтракал (Алёна и Юля так рано есть не стали), и мы, присев и помолчав перед выходом на дорожку, успели вынести все вещи. Упаковывались с некоторыми трудностями: вещи не помещались в багажник, так что часть пришлось положить на переднее сидение. Наконец помчались по уже светлым утренним набережным до самого Кремля, а затем по Тверской хоженой мною перехоженной.
В Шереметьево-1 таксист высадил нас у здания отправления, взял с меня по двойному тарифу, плюс десятку за заказ и всё равно получилось лишь тридцать рублей. Я думал, что сдерёт не меньше пол сотни. Однако выяснилось, что зал для депутатов, откуда отправляют полярников, существенно дальше. Попросил носильщика с тележкой перебросить вещи туда, за что заплатил пять рублей, хотя тоже полагал, что перевозчик тяжестей запросит больше. Не запросил.
Минут двадцать просидели в одиночестве, пока я не сообразил, что нужно поискать полярников, которые должны были прибыть автобусом. Оказывается все они, одетые в одинаковые дублёнки, по которым их не трудно было определить, уже находились у помещения со строгой надписью «Таможня», где всё уже было в движении. Оттащили туда мои вещи, и вот уже чемоданы и сумки ползут по транспортёрной ленте через всёвидящее око рентгена.
Тут гладко выбритый и вычищенный таможенник таким же вычищенным от сует света взглядом замечает в моей декларации сумму заявленных мною долларов и останавливает ленту. Ему надо увидеть указанные доллары и разрешение на их провоз. Предъявляю запрашиваемое. Мужчина в гладкой форме внимательно пересчитывает купюры, проверяет бумагу из госбанка — всё нормально. Он хотел уж было включить транспортёр, но вдруг спохватывается:
— А покажите тридцать советских рублей.
Но и они у меня были наготове, лёжа в отдельном кармашке портмоне.
То, что в другом отделении кошелька было ещё двести рублей, молодой таможенник не заметил и не стал проверять, положившись на моё спокойствие.
Впрочем, эти деньги мне были не нужны в краю, где ими никто не пользуется, и я отдал их тут же жене. Как мне сказали, на Шпицбергене в российских посёлках своя собственная валюта.
Попрощавшись с женой и дочерью, потащил вещи на весы. Тележек здесь не было. На вес чемоданов почти никто не смотрел, поскольку трест «Арктикуголь» оплачивал всё оптом. После паспортного контроля вошли в зал, где ни магазинов, ни каких-либо других услуг не оказалось, словно мы выезжали не далеко за границу, а куда-то совсем рядом внутри страны. Причина в том, что по этому маршруту не летят иностранцы, а потому, кому нужны удобства? Что меня всегда удивляет, так это наше российское расшаркивание перед иностранцами и абсолютно наплевательское отношение к своим собственным гражданам.
В самолёте сел у окна так, чтобы всё видеть внизу, и это было прекрасно. Люблю наблюдать полёт. Минут семь прорывались через три слоя облаков. Но они скоро исчезли, и под крылом появилась береговая полоса Балтийского моря. Из динамиков донеслось, что мы пролетаем вблизи Петрозаводска. В десять тридцать обещали пролёт над Архангельском, но я его не увидел. Неплохо покормили обедом и угостили сухим вином.