Разумеется, такие сообщения были встречены аплодисментами. Затем начались вопросы. Рабочих беспокоило, что будет с Советским Союзом, как пойдут дела на руднике, если Украина введёт свою валюту. Непонятная ситуация в стране вызвала большое число заявлений на досрочное расторжение контрактов по инициативе работников. Беликов успокаивал рабочих, как мог. Помогал ему в этом сидевший рядом консул. Директор рудника молчал.
Никто тогда и предположить не мог, что не пройдёт и года, как рубль резко упадёт в цене, и шахтёры, отработавшие в тяжёлых условиях Крайнего Севера двухлетний контракт, вернутся на Родину фактически с пустыми карманами, ибо полученная большая зарплата, которой при прежних условиях должно было хватить на покупку дома, квартиры, машины и приличную жизнь, в одночасье превратится в груду обесцененных бумажек. Никто не мог себе представить, что увеличение зарплаты в два раза являлось не благом, а началом скорого краха. Мы этого не знали.
После встречи Шатиров тепло попрощался с нами, пообещав приехать снова в ноябре, и мы с Володей пошли в наш буфет. Пока я покупал водку, он поднялся в столовую и набрал в бумажные пакеты разной закуски. Пришли ко мне, разложили всё на тарелки, пригласили в гости Тамилу Бекировну, по её команде всё перенесли в их большой номер и там чудесно посидели до позднего поздна.
Надо объяснить, почему в этот вечер с нами не было Александра Васильевича. Дело в том, что он полетел в Осло, а связано это было как раз с туризмом и вот в каком плане. Приехав из Москвы в качестве переводчика, я привёз с собой радужные планы по расширению туристической деятельности. Когда рассказал о них Александру Васильевичу, он выслушал меня довольно скептически и задал ряд вопросов, сама постановка которых вызывала сомнение в осуществимости моих, как сказал Александр Васильевич, «прожектов». Он усомнился, во-первых, в том, что кто-то из руководства серьёзно будет заниматься вопросами туризма.
— Никому это не надо, — говорил он, — у них совсем другие интересы. Трест «Арктикуголь» занимается исключительно добычей угля.
— Но ведь мне поручил заниматься развитием туризма сам Шатиров, — говорил убеждённо я. — Туризм может давать прибыли больше, чем добыча угля, которая вообще-то убыточна.
Второе, что вызывало сомнения у Ткаченко, было то, что трудно будет находить желающих лететь на Шпицберген проводить свой отдых в холоде.
Но и тут я возражал аргументировано.
— Я нашёл в Москве фирму, которая согласна регулярно поставлять туристов. Это уже не наша проблема. Мы заключаем с фирмой «Грикосмир» договор, и она его будет выполнять, так как со своей стороны они уже поставили подпись на договоре.
Третий довод Ткаченко напрочь уничтожал все надежды.
— Евгений Николаевич, вы не знаете норвежского законодательства. Они не разрешат нашим вертолётам перевозить туристов, а, значит, вес ваш план ни к чёрту не годится.
Вот это было для меня ударом.
— Об этом мне никто в Москве не говорил.
— Так ведь никто в Москве не читает по-настоящему бумаги. Это я сижу здесь и всё знаю.
— Как же так? — говорю я. — В Париже в 1920 году был принят договор о Шпицбергене, по которому все страны- участницы договора имеют равные экономические права. А перевозка пассажиров вертолётами — это именно экономическое право, которое мы должны иметь.
— Ну, вот увидите, — ответил Александр Васильевич, — ничего из этого не получится.
Когда здесь же в кабинете Ткаченко зашёл разговор с Шатировым и Беликовым о необходимости подписания руководством треста договора о чартерных рейсах туристов из Москвы на Шпицберген, который уже подписали туристическая компания и «Аэрофлот», то Александр Васильевич заявил, что до получения разрешения норвежских властей на использование российских вертолётов для перевозки туристов из Лониербюена в Баренцбург и Пирамиду никакой подписи под договором руководство треста ставить не может.
Вот тут и возник вопрос о необходимости подготовки письма на имя короля Норвегии с просьбой о получении такого разрешения. Письмо мы тут же подготовили, с ним и полетел неожиданно в Осло Александр Васильевич, получив попутно ещё ряд заданий от генерального директора.
Мои слова о том, что мы не должны спрашивать разрешения на то, что имеем право по Парижскому договору, услышаны не были, что и понятно — я был простым переводчиком, только что приехавшим на работу.