Пригнув голову, я переступил порог итальянской таверны, которая более походила на обыкновенный немецкий трактир, и замер на пороге, давая время глазам привыкнуть к сумраку помещения. Горело множество свечей, но они давали какое-то приглушенное освещение, не нарушая сумрака, скопившегося в глубине помещения. Таверна, по всей очевидности, была популярным местом, несмотря на позднее для немцев время, в ней было много посетителей, некоторые из которых что-то ели, но большинство сидело компаниями за столами и, приглушенными голосами ведя беседы, поглощало алкогольные напитки.
Все столы в таверне были заняты, только в самом центре зала свободным светился один только столик, словно специально для меня оставленный. Но я не пошел к нему, а направился к прилавку в глубине помещения, за которым метался чудовищно толстый немец в поварском колпаке. Хозяин таверны, а этот толстяк оказался именно хозяином таверны, удивленно смотрел на меня и, не дожидаясь моего приближения, торопливо проинформировал, что свободных мест нет, кроме столика в центре зала. Чем ближе я к нему приходил, тем большим страхом искажалось лицо этого добродушного толстяка, причем он даже схватил в руки большой тесак, явно собираясь им защищаться. На долю секунды мысленным щупом я скользнул в сознание этого немца, толстяк оказался именно немцем, не каким-то там итальянцем Бруно, имя которого было написано на вывеске таверны.
Хозяин таверны страшно боялся.
Он настолько был испуган, что был близок к состоянию аффекта и не мог со мной поговорить нормальным языком. Его страх не имел никакого отношения ко мне, он до смерти был напуган совершенно другим человеком, который с компанией своих прислужников устроился за столом в дальнем углу таверны, оттуда спокойно наблюдая за моим появлением. Я некоторое время продолжал идти по направлению к хозяину таверны, одновременно начав мысленно зачитывать заклинание файербола. В самую последнюю минуту изменил направление своего движения, на этот раз направляясь к столу человека, так напугавшего хозяина таверны.
Внешне Ганс Галвус — мой мысленный щуп подсказал, что этот человек носил именно это имя — выглядел добропорядочным немецким бюргером, у него было широкое и добродушное лицо, намечался солидный животик. Но кираса под верхним платьем, добротная шпага на перевязи, а также четыре его прислужника с военной выправкой говорили о том, что всем им не раз приходилось бывать в странных и опасных ситуациях, что они привыкли, ни на секунду не задумываясь, пользоваться оружием.
По мере моего приближения к столу в углу таверны начали затихать разговоры, внимание посетителей все более и более обращалось на меня. Я тем же размеренным шагом продолжал приближаться к компании Галвуса, мне до его стола оставалось сделать около десяти шагов. К этому времени заклинание было готово, а я, ощущая растущее напряжение среди посетителей таверны и страшную пустоту за своей спиной — помощника у меня не было, продолжал шагать по таверне.
Подойдя к вражескому столу, я остановился, откинул полу накидки, в которой прятал свое лицо, гордо выпрямился и, глядя в глаза англичанина-вражины, вежливо поинтересовался:
— Ты почто, вражья сила, меня кинжалом под ребра бил?
Этот вопрос был рассчитан на то, что если бы Ганс Галвус был простым воякой, то он должен был бы схватиться за шпагу и со своими прислужниками-приятелями броситься на меня в атаку. Тогда бы я пульнул в него файерболом, и, в зависимости от полученного результата начали бы развиваться дальнейшие события. Возможно, в завязавшейся кутерьме мне бы и удалось живым и здоровым бежать из этой таверны. Но по полностью притихшему залу таверны, даже не оборачиваясь, я мог бы сделать вывод о том, что мне придется драться в одиночку со всеми посетителями таверны.
— Ты чего суетишься, комраден Лос, по приказу короля я хотел убить некоего Макарова из свиты русского царя. Уж слишком он стал любопытен, нашим людям при дворе русского царя не дает спокойно работать, да и нос свой любопытный сует в наши дела английские и ганноверские. Так что извини и считай, что тебе повезло, что тебя не убил тем своим ударом.
В этот момент Ганс Галвус прервал свою подлую речь и начал в меня удивленно вглядываться, а затем спросил:
— Что это такое случилось с твоим лицом? Оно все какое-то желтое, словно ты только что магией пользовался?