— Это пусть уж ваш инвалид уточняет, за тем столиком. Потому что, по описаниям, то был совсем не здешний китаец. А у нас тут гости из Китая — большая редкость.
— Так, значит — святой Джон. То есть этот человек не просто христианин, а католик, как я… Что ж, у китайцев это не редкость. Вернемся в его комнату. Что ее хозяин там оставил?
— Собственно, все. Все оставил, что было. Конечно, нас вызвали только на следующее утро, и за это время… Тот, длинный китаец мог теоретически вынести все. Но ощущение такое, что вещи его не интересовали, следов обыска не было…
— Простите, господин Робинс. Вы сказали, что длинный поднимался к нему?
— Конечно. Дело, по описаниям портье, выглядело так. Подошел чужой китаец — а портье сам, надо сказать, кантонец — и на ломаном кантонском спросил, в каком номере живет господин… ах, как же его зовут, ну, неважно — это ведь был гость господина Таунсенда (тут Робинс кивнул в сторону краснолицего собутыльника Тони), у них, секретных людей, имена не имеют значения. Сегодня одно, завтра другое. Портье назвал номер — и, как положено, снял трубку, чтобы позвонить наверх, вашему китайцу, у них там в каждой комнате есть телефонная связь. Поднял глаза — а длинного у стойки уже нет. Можно предположить, что он быстро пошел наверх. Но недостаточно быстро.
— А по вашей оценке — то был друг или враг нашего постояльца?
— Строго говоря, неизвестно. Мог подняться, чтобы предупредить его о чем-то, а мог… Нет, если бы это был друг, то ваш китаец не повторил бы потом свой акт с исчезновением уже у католиков, как только тот же китаец там его настиг. Сейчас я вспомню: портье произнес в трубку дословно следующее: «к вам высокий человек из Китая». Но, кстати, еще неизвестно, как тот его понял. Потому что постоялец говорит на каком-то ином диалекте. Портье считает, что на шанхайском, но черт же их там разберет, в этом Китае. Но что-то он понял, и в ту же секунду…
— Итак, на следующее утро, когда постоялец не вернулся, вызвали вас, и вы нашли там…
— Очень скромный чемодан, минимум незаметной одежды на вешалках. Всякие пустяки, типа бритвы и прочего. Бумажник на секретере, как я уже сказал. Да, а ведь там был еще и обратный билет на лайнер в Гонконг и потом Шанхай, и паспорт, что немаловажно — он сейчас у коллеги (Робинс снова дернул головой в сторону Тони и его нового друга). Очков не было, но что тут странного — он в них все время ходил, они, значит, были на носу, в них и выбежал. Оружия или патронов — никаких. Бумаг — никаких. Хотя… чтобы быть точным, на этом секретере лежал томик стихов, чуть ли не Верленаили Рембо. На французском. Английским этот постоялец тоже не владел, забыл вам сказать. И единственное, что в комнате было не так — ручка. Отельная ручка на ковре. Пятнышко чернил у кончика пера.
— То есть он что-то все же схватил на бегу с секретера, очень быстро. Уронил ручку. Допустим, лист бумаги, на котором эта ручка лежала.
— Схватил что-то более важное, чем паспорт или деньги? Хм.
— Итак, человек в очках, брюках и рубашке, без денег, без документов, не говорящий по-английски или даже на таком китайском, чтобы был тут понятен, выскакивает чуть ли не из окна второго этажа на заднюю улицу… точнее, в джунгли, потому что я провела как-то раз ночь в «Грейт Истерн», и помню, что видела из заднего окна. Прямиком направляется в католический приют, и сидит там несколько дней, пока не исчезает и оттуда. Интересно. Сколько он тут провел времени до побега?
— По билету — сутки.
— Это что — он, значит, просто ориентировался, на бегу, по кресту на колокольне? Неплохо. А с отцом Эдвардом, главой братьев Ла Салль, он говорил на каком языке?
— А, вы его знаете? Ну, этим фактом отец Эдвард как раз поделился. Они говорили на французском. Но больше из него никаких подробностей вытянуть не удалось.
— Он выходил из приюта?
— Да, прогуливался каждый день. Так что город в окрестностях Букит Нанас, возможно, знал к моменту второго побега хорошо. На взгляд знал — ведь говорить там ему было не с кем. Ни английского, ни диалектов… Все равно что глухонемой.
— Ну, и последнее. Внешность. Приметы. И не говорите, что он похож на китайца.
— А вот тут самое интересное. Ну, ладно еще отец Эдвард заявляет, что более обыкновенного китайца не найти. Но это же подтверждает и китайский портье. Средний рост. Лет, возможно, сорок. Лицо круглое, пухленькое. Глаз не видно — очки, круглые, обычные, в металлической оправе, как сейчас носят. Шрамов, родинок, бородавок — никаких. Волосы зачесаны назад, как у всех нас. В общем, человек без лица. И честно вам скажу, госпожа де Соза, я был бы безмерно рад, если бы дело у меня забрали. Ведь формально оно за мной остается.