Автомобильный поток полз мимо изобильных витрин магазинов с виски, копченой колбасой, черной икрой, босоножками на «шпильках», джинсами и прочей некогда дефицитной ерундой. Коренные москвичи тут покупок не делали, зная, что аренда помещений в самом центре столицы аукается заоблачными ценами.
Идеологических плакатов уже не было, зато и справа и слева, высоко вверху над крышами домов и через дорогу, на фонарных столбах и специально вбитых опорах висели яркие рекламные щиты, полотнища, баннеры и телевизионные экраны с иностранными брендами, которые московские власти неоднократно грозились запретить, но почему-то так и не запретили: «Samsung», «Panasonic», «Renault»… Реклама призывала покупать, покупать и покупать – все подряд и без остановки! О том, где взять деньги на безудержные покупки, не говорилось, подразумевалось, очевидно, что граждане России и так это хорошо знают. А поскольку купля-продажа – процесс двусторонний, можно было истолковать рекламу и как призыв продавать все, что только возможно.
Воняющая бензином механическая река текла мимо гранд-отеля «Мариотт», ночного клуба «Найт Флэйт», магазина «Наташа», бывшего комплекса «Известий», раздерганного на отдельные скворечники сдаваемых в аренду офисов, мимо «Макдоналдса», в который уже не стояли километровые очереди, мимо изысканного ресторана «Сан-Мишель» и театра Ермоловой, мимо некогда блестящего модернового здания гостиницы «Интурист», с которым в годы холодной войны были связаны сладкие ароматы разложения капиталистического мира… Но этот чужеродный окружающей архитектуре бетонно-стеклянный зуб уже пережил свои лучшие времена и вообще доживал последние дни: его готовили к удалению из челюсти Тверской улицы. Причем без особой практической необходимости. Так разбогатевший и переехавший в город селянин по примеру соседа заменяет вечную, но оказавшуюся вульгарной стальную коронку на более уместную металлокерамику.
Вокруг стоял забор из тусклого гофрированного железа, верхние этажи зияли провалами окон и постепенно исчезали – один за другим. Невидимые снизу муравьи разгрызали бетон на крошки, сдирали и дробили начинку, спускали отходы по ярким пластмассовым трубам, а десятки грузовиков четким конвейером вывозили строительный мусор.
Операцию удаления придумали дантисты из мэрии, а воплощали в жизнь никому не известные строительные рабочие, прибывшие в Москву на заработки из нищей российской провинции или отделившихся, но не ставших счастливыми и богатыми стран ближнего зарубежья. Сейчас восьмой этаж разбирала одна из таких бригад.
Бригадир, которого все называли по имени – Толик, – годился остальным в отцы. Он сидел на уцелевшем подоконнике и с актерским мастерством читал истрепанную книжку, которую сам же и нашел в столе на рабочем месте дежурной по этажу:
Бригада укатывалась со смеху. Демид перестал слушать свою «Чернику» и снял наушники, Босой бросил гвоздодер и чуть не пришиб палец на ноге, Говорящий Попугай выглянул из ванной весь в цементной пыли, только зубы блестели…
Как настоящий артист, Толик вытянул вперед руку и то ли отбивал такт, то ли дирижировал.
Бригада держалась за животики, даже на всегда мрачном лице Пивняка появилось подобие улыбки.
Толика могли звать и как-то иначе – Ибрагим, например, или Рудольф, – могли вообще никак не звать, настолько незначительной фигурой он являлся. Впрочем, ладно – Толик и Толик. Он сидел и читал, остальные слушали и веселились. Когда-то все учились в школе, стихотворение «Стрекоза и Муравей» входило в обязательную программу по литературе, но классический вариант не запал в их память, а вот изложение на блатном жаргоне слушали с интересом и пытались запомнить. Тем более что смысловая назидательность сохранилась и в этом варианте.
Суржик катался на остатках паркета, хрюкал и дергал ногами. Даже Говорящий Попугай невиданно оживился и произнес больше трех слов кряду.
5
Такая книжка действительно существует: Фима Жиганец. «Мой дядя, падло, вор в законе». Классическая поэзия в блатных переводах. Ростов-на-Дону, 1995 г.