— брюнет сглотнул и вытер быстрым движением ладони пот с виска, — мне навстречу идет ну точно такой же, как я, тоже в черном костюме, в белой рубашке и красном галстуке, но блондин! Я, конечно, тут немного растерялся, но зажигалку по инерции из кармана взял и протянул ему руку для пожатия. Он, надо сказать, на меня уставился тоже с некоторой оторопью, потрогал свой галстук, протянул руку, а когда я ему сунул зажигалку — вот сдохнуть мне на этом месте! — удивился. Я так в отчете и написал, что он удивился. Удивленный такой, пометался немного, сел на шестой ряд с краю и задумчиво сидел, пока не погас свет и его не попросили освободить место. Я дал наблюдателям знак, те с максимумом осторожности и минимумом присутствия должны были следить за блондином, что они и делали весь первый акт до чертиков в глазах. Перед самым антрактом я снял галстук, мы довели объект до туалета, посетили с ним место общего пользования и по четыре минуты каждый помыли руки, а он все из кабинки не выходит. Прозвенел звонок на второй акт. С одной стороны, у нас приказ его вести как можно дольше, чтобы связи определить. С другой стороны, не выходит же! Короче, дождались мы начала акта, вошли в туалет, а блондин уже застрелен на унитазе неизвестным и совершенно не замеченным нами объектом. Дальше события развивались так. Я остался в туалете. Мои коллеги доложили немедленно по телефону о чрезвычайном происшествии и распространились по зданию, проводя беглый осмотр. Спустя четыре с половиной минуты в туалет вошла молодая женщина. Я залез ногами на унитаз в последней кабинке и присел. Она кого-то искала, увидела ноги блондина, зашла в соседнюю кабинку и посмотрела сверху. Быстро выбежала. Как показало наблюдение, она прямиком отправилась в зал, в темноте проползла на четвереньках к крайнему креслу шестого ряда, ползала на полу, потом вышла из зрительного зала и проследовала на свое место работы — за кулисы сцены.
— Как вела себя эта женщина в туалете? — спросила Ева. — Когда увидела труп на унитазе?
— Она выдула пузырь из жвачки, и он лопнул. Ни визга, ни крика не было.
А может, — предположил брюнет после некоторого раздумья, — она инфантильная?
Ева вскинула на него удивленные глаза. Брюнет покраснел.
— Это работница костюмерного цеха, которая подрабатывает иногда и уборкой сцены. Ее осмотрели почти сразу же. Сначала провели наружный осмотр, а потом, когда она уже уходила из театра домой, более тщательный в спецфургоне, — продолжил худой.
— А что вы искали? Зажигалку? — спросил Кошмар.
— В том-то и дело, что зажигалку мы уже не искали. Зажигалку мы нашли у мертвого блондина, как только разрешено было его обыскать. В данный момент личность убитого устанавливается.
— Ребята, а зачем вам отдел внутренних расследований? — не выдержала грустного вида разведчиков Ева.
— Ну, тут ведь как… Мы сначала были очень заняты телом, — словно нехотя, внимательно отслеживая выражение лиц своих напарников, заговорил самый старший. — А потом, конечно, просмотрели пленку в зажигалке блондина. Короче, не та пленка.
— Как это — не та?
— Подлинные чертежи торпеды. Просто чертовщина какая-то. Наше начальство обязательно напишет вашему начальству, то есть вам, товарищ Кошмар, докладную и предписание завести на нас дело. Я думаю, эта докладная уже лежит у директора Службы.
— А нам — впору пойти и застрелиться! — Брюнет не выдержал медленного и спокойного повествования старшего.
— Есть вопросы. — Кошмар встал и потоптался на месте, не обнаружив достаточно свободного места, чтобы пройтись туда-сюда. — Почему вы обсуждаете со мной предполагаемые действия вашего начальства?
— Так мы же со всей душой. Когда к вам в отдел внутренних расследований вот так приходили подколпачные? А мы пришли. Нас завтра, может, уже посадят под арест. Будете брать, показания по всей форме. А пока мы разговариваем по дружбе.
— Мне это все равно — по дружбе или по службе, — заметил Кошмар.
— Э, нет, не скажите. Вам ли не знать про секретность? Как только нас арестуют, перечень закрытых тем будет тут же определен. А пока мы их не знаем, ответим на все вопросы. — Старший поджал ноги, чтобы Кошмар подошел к окну. — Занавесочку все-таки не открывайте, не надо.
— Как на вас вышла военная разведка?
— Разрешите? — Худой тоже встал и доложил:
— По предписанию четыреста двенадцать дробь восемьдесят три, при необходимости участия в деле специалистов определенного профиля предпочтительно привлекать к разработке операции не штатских, а служивых людей. Военного специалиста затребовал наш отдел разработок. В план операции он посвящен не был, задание получил узкоконкретное.
— И получается, что и в первый и во второй раз у вас пропала пленка с узкоконкретными изменениями и появилась неизвестно откуда пленка с настоящими чертежами торпеды, — подвела итог Ева. — Что говорят ваши фактурщики?
— Что пленка и материалы, на ней отснятые, были подготовлены в лаборатории, по уровню оснащенности максимально приближенной к нашей.
Отпечатков, естественно, никаких.
— Поподробнее с изготовлением подложной пленки. — Ева задумалась на несколько секунд, прикусив губу. — Сколько пленок приготовила военная разведка?
— Разрешите мне? — Теперь встал старший. — Всего подложных пленок изготовлено было минимум три. При изготовлении первой съемка велась с чертежей.
Чертежи эти отрабатывались военными независимо от подлинных, то есть подлинников у них не было. При изготовлении двух других использовали копировальный метод. Изменяли настоящий материал, снятый на пленку. Итого в отделе военной разведки осталось две пленки: одна подлинная, с чертежами, предоставленная нам лабораторией профессора, и вторая подложная, с чертежами, которые предложили военные. Ну а те две, обнаруженные нами в ходе проводимой операции, которые по первому осмотру совпадают с профессорским материалом, естественно, сейчас изъяты как вещественное доказательство нашей безалаберности и буквально расщепляются фактурщиками Службы на молекулы.
— А где вы взяли такое количество зажигалок? — поинтересовалась Ева.
— Как только Коуп подарил профессору зажигалку, „было выяснено, что это продукт не штучный. Точно такие продаются в ювелирном возле «Метрополя».
— Я надеюсь, излишне спрашивать, насколько ваш отдел отработал все версии о причастности сослуживцев, знакомых и членов семьи? — поинтересовался Кошмар.
— Восемь папок отчета после первого прокола, — доложил старший.
— Когда установят личность блондина? — спросила Ева.
— Нам могут об этом ничего не сказать, — вздохнул худой.
— Я его узнаю в любом виде, а фигуру отличу и в темноте! — заверил всех брюнет. — А главное, у него шрам вот тут, на большом пальце. Заживший, буквой X.
В наступившем молчании все уставились на брюнета.
— Он умер, — сказал наконец худой. — Тебе, Костя, отдохнуть надо.
— Да, — кивнул брюнет совершенно бессмысленно, — умер, а я его все равно где хочешь узнаю. У него шрам вот тут…
— А если нас завтра не посадят под домашний арест, — перебил его и даже заслонил собой от Кошмара старший из офицеров, — так мы известно куда пойдем.
Мы пойдем в театр. Потому как операция не закончена. Так что вы, ребята, помозгуйте как следует, а то ведь если это не раскрутить правильно, то для отчета об успешном расследовании именно мы пойдем под трибунал. Кто у нас в таких случаях крайний? Исполнитель…
— Да-а-а… — протянул худой. — Дураками никому быть не хочется.
— У меня отличная зрительная память, — не сдавался брюнет. — Я его всегда узнаю.
— Какая жалость, — заметил на это худой. — Тебе срочно надо отдохнуть, а завтра опять «Дон Кихот».
4. Балерина
— Что?! Второй раз за неделю? — хотела закричать Наденька, но обессилела от возмущения, и получилось шипение.
— Вы подписали договор на два месяца и проведены официально, приказом, — помощник режиссера по сцене осматривал Наденьку медленно, сверху вниз. Он дошел до полоски на животе между приспущенными джинсами и облегающей футболкой, застыл глазами на выпуклости пупка и как-то вдруг ослабел.