Выбрать главу

Борис Витман

Шпион, которому изменила Родина

Теодор Вульфович

Литературная запись и размышления об авторе

РАЗМЫШЛЕНИЕ ОБ АВТОРЕ И ЕГО КНИГЕ

В один из жарких летних дней 1986 года в редакции журнала «Новый мир» ко мне обратились с вопросом: «А не могли бы вы прочесть и, может быть, отрецензировать одну странную рукопись?.. О войне и о разведчике?..»

Я начал читать и с первых страниц утонул в рукописи. Кое-что раздражало в записи, кое-что не устраивало и вызывало протест. Уж вовсе не литературный стиль и не страсти смертельных ситуаций поразили меня, опалила правдивость каждой строки, написанной человеком, пропахавшим все ступени этой адской лестницы. Только в утаивании полных нелепостей в поступках чинов нашей стороны я почувствовал провалы и недосказанности. Автор, скорее всего, стеснялся представить «своих» в слишком неприглядном свете.

Не принадлежу я к числу тех любителей авантюрного жанра, которые идеализируют рыцарей военной разведки и супергероев органов безопасности. Итак слишком много чести отдано им на страницах книг, журналов, на теле- и киноэкранах: с их собачьим инстинктом погони; с пистолетами замысловатых образцов, снятых с предохранителей; со смертельными опасностями преследуемых и преследователей; железными допросами, страшнее, чем команда пехотного взводного — «Приготовиться к атаке!»; с роскошными ресторанами, вместо котелка на двоих в мокром, скользком окопе; бутылка коньяка или, на худой конец, шампанского — вместо сорока граммов спирта в сутки (ведь десять граммов все равно сворует старшина); с хрустящей и стонущей постелью вместо ночлега на снегу, при двадцатишестиградусном морозе с ветерком; с отборными, нервическими, оттопыренными бабами, вместо распухшей от бессонницы и надорвавшейся от переноски тяжеленных раненных мужиков санитарки Машеньки…

Да что там говорить — смех и слезы. Не станем рядиться — «кому на войне было жить хорошо?» или «кому вольготно-весело в смертельном бою?!»

И все оке…

Не трудно догадаться, как обидно читать такую книгу сотням тысяч и миллионам, прошедшим не только все огни и воды плена, унижения, но и изуверскую хватку ГУЛАГа.

В английском боевом уставе сказано: если вам. грозит неминуемая гибель, то вы обязаны сдаться в плен, дабы сохранить свою жизнь для Великобритании— время пребывания в плену засчитывается в стаж воинской службы, выплачивается компенсация и остается только один долг — бежать из плена при первой возможности. И снова сдаться в плен, если тебя настигают… У гитлеровцев были задействованы несколько дивизий, которые только и делали, что гонялись за английскими и американскими военнопленными. Мы от своих отказались, обозвав их изменниками. И гонялись за своими.

Ну что ж, те кто уцелел, и не осатанел, и не завистник, и с совестью в порядке, — считайте, что все это и о вас, и о вашей судьбе. Не будем кичиться славою, тем более что от нее мало что осталось.

Не во всем можно согласиться с автором, особенно в его самостоятельных рассуждениях исторического плана. Но он всегда убежден, готов доказывать, слушать возражения и всегда опирается на свой собственный глубокий опыт. А мы странный народ — если очевидец известный деятель, генерал или маршал, ну, наконец, военно-исторический академик, это для нас, пожалуй, авторитетное мнение, а если рядовой, сержант или лейтенант, то это «куцый взгляд из окопа», а то и «кочка зрения» — словно глаза у них разной биоконструкции, мозговое вещество не адекватное, не говоря уже о сообразительности, интуиции, умственных способностях.

В главном вопросе — о причинах начала войны и импульсах, ее взорвавших, — будет много споров. Но не следует забывать, что только вся разность мнений приближает нас к истине, а не единообразие.

В редакции журнала «Новый мир» опытный и глубокоуважаемый человек возражал мне:

— Но ведь это невиданное, неправдоподобное везение!.. Так не бывает! По крайней мере не должно быть в художественной прозе…

Я оборонялся как мог:

— Да, невиданное. Неправдоподобное!.. А вы бы хотели, чтобы ему хоть один раз не повезло? Вы бы хотели, чтобы его хоть один раз убили?.. Вам этого хочется?

— Ну что вы! Бог с вами! — почти взмолился собеседник.

— Все, кому хоть один раз не повезло в схожей ситуации, мертвы и не могут рассказать ничего! — пришлось произнести мне.

По я очень хотел, чтобы эта рукопись, после всех мытарств и сложностей, все-таки увидела свет. Или свет увидел бы эту книгу.

В рукописи нет подвигов, действительных и мнимых убийств, автор не приписывает себе и не описывает так называемых геройств. Он только непрестанно действует и всегда против врага — целеустремленно и с расчетом на конечный результат. С одной стороны, он прирожденный и талантливый разведчик (хоть и не кончал никаких спецшкол и разведчиком себя не считал), а с другой — уникум, он, воюющий человек, который за всю свою жизнь не шарахнул никого по башке, не перерезал никому глотку, за всю войну и после нее не убил ни одного человека. Какая проза!.. (Ну, разумеется, если не считать артиллерийского огня их батарей!) И это не заслуга, а судьба.

Живи так, как будто это твой последний день.

Дыши так, как будто это твой последний вздох.

Люби так, как будто это твоя самая последняя любовь и ее последнее проявление.

Часть первая

ВЫХОДИТ — Я САМ СЕБЯ НАЗНАЧИЛ…

1. ЛИХА БЕДА…

Меня привезли в разведгруппу фронта. Все это выглядело довольно таинственно. В конце зимы 1942 года началась и уже шла полным ходом подготовка крупного наступления с Изюм-Барвенковского выступа. (По оперативным документам наступление именовалось: «Операция но полному и окончательному освобождению советской Украины от немецко-фашистских захватчиков».) Отозвали меня с передовой, как выяснилось, для специальной подготовки при штабе 6-й армии. А таинственность была потому, что нас сразу начали готовить к забросу в тыл противника.

Почему выбор пал на меня? Очевидно, благодаря довольно приличному знанию немецкого языка и нескольким рейдам в тыл противника, в которых мне приходилось участвовать.

Дело в том, что в августе 1941 года, после первого ранения, из госпиталя я попал в гаубично-артиллерийский полк. Он входил в состав Юго-Западного фронта. Зачислен был в саперный взвод. Вскоре убили командира взвода, и меня назначили на его место. При этом я оставался рядовым. Такое в ту пору иногда случалось: людей назначали на место погибших, а приказ о присвоении звания приходил довольно долгое время спустя.

В конце зимы прибыл новый командир взвода — лейтенант, а меня сразу перевели в полковую разведку. В это время и началась подготовка к нашему наступлению. В ходе операции планировалось освободить всю Украину. Были задействованы силы Юго-Западного фронта и частично двух соседних фронтов.

Острая нужда быстро подготовить фронтовую разведку к предстоящей операции, видно, заставила командование зачислить меня, человека с такой странной фамилией, к тому же не члена партии в спецгруппу.

И все-таки главным, наверное, было мое знание немецкого языка. А что касается фамилии, то она мне досталась от предков отца, выходцев с Запада, а из какой страны, точно не знаю. Возможно, из Прибалтики или Скандинавии. Со стороны матери я славянин (русский, белорус, поляк). Предок отца был приглашен Петром Первым в Россию для налаживания мукомольного производства Принял православную веру, дважды женился и имел детей. Моя национальность — дело сложное: даже в ведомстве рейхсфюрера Розенберга сильно поломали бы голову. Я мог бы считать себя и прибалтом, и шведом, и евреем, и немцем и даже англичанином. Именно поэтому я не могу причислить себя ни к одной национальности. А вот к православной христианской вере меня приобщила моя мать, Елизавета Лобандиевская.

Готовили нас в условиях глухой и, я бы сказал, тупой секретности. Засекреченными были задачи, которые нам предстояло выполнять, секретными были, казалось, и методы их осуществления Обо всем этом мы должны были только догадываться. Подготовка велась по ускоренной программе, в основном индивидуально или в группе по два — три человека Особое внимание уделялось немецкому языку, с упором на военную терминологию. и правильность произношения. Изучали структуру войсковых частей и подразделений вермахта, виды вооружений и связи. Знакомили с основными уставными положениями противника, принципами работы его контрразведки, разведслужб и агентуры, «примеривали» легенды. На совместных занятиях отрабатывали приемы десантирования, самозащиты и нападения, как бесшумно снять часового. Дни были расписаны по минутам. Свободного времени практически не оставалось. По слухам среди курсантов, нашу группу собирались забросить в тыл к противнику, в район города Сумы, где вроде бы находилась наша конспиративная база.