Я имел задание связаться с краковским подпольем и с его помощью собрать сведения об этом сверхсекретном объекте.
Поезд в Краков прибыл утром, а на конспиративную квартиру следовало прийти только вечером. Я решил осмотреть город. Случайно разговорился с местной жительницей. Она немного знала немецкий язык, а я столько же польский. Женщина согласилась показать достопримечательности Кракова. День прошел незаметно. Расставаясь, женщина объяснила, как добраться в нужный мне окраинный район города, но предупредила, что появление там, особенно вечером, небезопасно. Мне долго пришлось пробираться по узким пустынным улицам, отыскивая нужный адрес. Обращаться с рас опросами к редким прохожим не хотелось, да и они, за видя меня, куда то исчезали. Только к полуночи нашел нужный мне дом. Довольно долго на стук никто не реагировал, а когда мужской голос отозвался и я назвал пароль по-немецки, дверь долго не открывали, и слышно было, как внутри шепчутся. Впустил меня мужчина и тут же закрыл за мной дверь. Я повторил пароль по-польски: «У вас сдается комната для приезжего?». Но ответного пароля: «Сдается, но только на одну ночь», не последовало. Либо не точен был адрес, либо я оказался в ловушке. Мужчина внимательно меня разглядывал, а затем потребовал паспорт. Его он сунул в карман, а меня молча провел в крохотную каморку с кроватью и исчез, ни слова не говоря. Расстроенный вконец, я прилег на кровать, ломая голову, как выйти из этого затруднительного положения. Ничего не придумал и почти под утро заснул.
Проснулся от приглушенного шепота за дверью Было еще темно. Разговаривали двое мужчин. Один говорил по-польски, другой на смеси польского с украинским. Мне сразу все стало ясно, они явились, чтобы прикончить меня и шушукались, как сделать это бесшумно и желательно без крови… «Конспираторы» не могли раньше договориться!.. Дверь начала медленно открываться, и как только в проеме возникло два силуэта, я сказал чисто по-русски:
— Доброе утро, панове! По-моему, вы хотели мне что-то сообщить?..
Этого они никак не ожидали. По разговору вечером и по документу они были уверены, что я немец. К тому же приняли меня за гестаповского провокатора, назвавшего старый, недействующий пароль: Вену, как потом выяснилось, не успели предупредить о смене пароля. Теперь я знал, что не ошибся адресом и мог раскрыть цель своего приезда.
Но это все случилось позже, а сейчас, в поезде, по пути в Вену, я проснулся от легкого прикосновения пальцев, осторожно поглаживающих мои волосы. Не сразу сообразил, что сижу, едва не уткнувшись в колени девушки. В купе мы были одни. Супруги, очевидно, вышли раньше. Я поднял голову и извинился за непреднамеренную вольность.
— Mir scheint sie haben eine stiirmische Nacht verbraeht, und ich wollte sie nicht storen[7] — сказала девушка и сложила ладошки, шутливо изображая монашеское смирение.
Это развеселило нас обоих, и всю оставшуюся дорогу мы проболтали. Я узнал, что Гертруда ехала домой в Санкт-Пельтен, небольшой австрийский город западнее Вены.
Поезд шел вдоль берега Рейна, затем повернул на юго-восток — в Баварию. Он нырял в тоннели, преодолевал ущелья на головокружительной высоте по ажурным, не похожим одни на другой, почти сказочным виадукам.
Говорят, путешествие по железной дороге отвлекает и успокаивает. Это действительно так. Несколько часов пути позволили освободиться от постоянного ощущения скрытой опасности. Это ощущение не покидало меня с того дня, когда я оказался в тылу врага. На фронте противник перед тобой. Здесь, на чужой земле, кто враг, кто друг, сразу не распознаешь, и неизвестно, откуда и от кого ждать удара. Снились преследования, перестрелки. Иногда во сне я наносил кому-то удары и просыпался от боли в ушибленных пальцах. Еще долго после войны повторялись эти сны.
С Гертрудой мы расстались ночью, когда поезд сделал последнюю остановку перед Веной, в Санкт-Пельтене. Девушка оставила свой адрес и пригласила заехать, как только предоставится возможность. В дальнейшем мне пришлось воспользоваться ее любезным приглашением, и она оказала немалую помощь австрийскому движению Сопротивления.
Теперь в купе я был один. Мысли вновь и вновь возвращались к войне.
Еще за год до ее начала между двумя моими товарищами-однополчанами и мной произошел разговор, запомнившийся на всю жизнь. Несмотря на только что заключенный с Германией договор, мы, все трое, сошлись на том, что в ближайшем будущем нам с Гитлером воевать все равно придется. При этом каждый пытался предопределить свою судьбу в предстоящей войне.
Миша Дадонов сказал, что, вероятно, погибнет, Анатолий Харчев — что вернется невредимым, а я — что буду ранен, но вернусь живым. Невероятно, но эти предсказания в точности сбылись! Спустя год началась война. Миша, предсказавший себе гибель, умер в результате тяжелого ранения еще в начале войны. Я был трижды ранен, контужен, но остался жив. А тот, кто предсказал себе возвращение невредимым, Анатолий Харчев, участвовал во многих боях и вернулся без единой царапины…
Да, мы знали, что война будет, и готовились к ней. Так почему же она застала нас такими неподготовленными и мы несли невиданные доселе, огромные потери?
Вспомнились предвоенные годы, бравые лозунги, песни: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим…»
Сразу после заключения с нами договора Гитлер разгромил Польшу. За 42 дня поглотил Францию, с ее 110 боеспособными дивизиями, неприступной линией Мажино и танками, которые были лучше немецких. Также быстро он расправился и с другими европейскими странами. На очереди была Англия — основная цель его притязаний, как он сам неоднократно заявлял. А на самом деле, даже не Британские острова, а богатейшие английские колонии.
Захват Великобритании — главной виновницы несправедливою, как считал Гитлер, передела мира, давал Германии возможность почти даром получить огромные колониальные земли в Африке и Азии, принадлежащие Англии. Думаю, что такая перспектива была куда заманчивей и доступней, чем покорение заснеженных российских просторов, с непонятным и плохо управляемым народом. Не случайно Гитлер вложил значительную часть государственного бюджета не в производство вездеходов и танков повышенной проходимости в расчете на наше бездорожье, а в создание самого мощного в мире подводного флота, способного заблокировать британский флот и установить господство на всем водном пространстве И это, как известно, в определенной степени — ему удалось.
В те дни в нашей печати сообщалось, что Гитлер сосредоточил главные свои вооруженные силы на побережье пролива Ла Манш. Он собрал для этого многочисленный десантный флот, вплоть до частных катеров и моторных лодок. Газеты приводили высказывания разных авторитетных генералов, считавших, что Англия из-за малочисленности сухопутных войск у себя на островах, не в состоянии будет противостоять вторжению Ее основная сила — флот, был частично заблокирован, стеснен и связан немецкими подводными лодками. В воздухе полное господство «люфтваффе». Лондон и другие города непрерывно бомбили. Захват Англии, по их мнению, был вопросом нескольких дней, недель или месяца.
Я все время спрашивал себя, что заставило Гитлера отказаться от вторжения, когда столько было сделано для его успешного осуществления? Что заставило его так резко повернуть на Восток?.. (Бомбили Англию, а войной пошли на нас… Ну и ну!)
Вспомнилось, как уже в конце 1940 года, когда все германские армии были перебазированы на Запад для вторжения в Англию, к границе, в район Львова, начали прибывать наши бронетанковые и мотострелковые части. Именно тогда, а точнее 18 декабря 1940 года директивой № 21. Гитлер задействовал план «Барбаросса», разработанный ранее на случай военных действий против СССР Видимо, это было сделано для того, чтобы у Сталина не возникло искушения нанести Гитлеру удар в спину со стороны оголенной границы.
Нас, вместе с кавалерийскими частями, переместили в Бессарабию, на границу с Румынией.
Незадолго до первомайского праздника 1941 года наша и соседние части были приведены в полную боевую готовность. Нам подвезли боевые снаряды и указали азимут, расстояние до целей, расположенных на чужой территории. Спали тут же, в окопах, возле орудий, готовые в любой момент открыть огонь Даже на Первое мая было приказано не отходить от орудий. В такой же боевой готовности находились и соседние части. Недалеко проложили железнодорожную ветку. По ней непрерывно прибывали все новые и новые воинские части и снаряжение.
Однажды, майским утром, на позицию принесли свежие газеты с заявлением ТАСС. В нем говорилось, что слухи о концентрации советских войск на германо-советской границе являются злым вымыслом, рассчитанным на то, чтобы поссорить Советский Союз с его другом Германией.
Естественно, такое заявление вызвало у нас в дивизионе недоумение. Во время политинформации на вопрос: «Как связать все это с действительностью?» политрук, как сейчас помню, дословно, ответил: «Все эти заявления и пакты пишутся для цивильных, но мы-то должны понимать, что нас сюда послали не к теще на блины. Мы знаем, кто наш враг, и с честью выполним любую, поставленную перед нами партией задачу».
Однако вскоре боевую готовность почему-то отменили. Последовал приказ, по которому вся техника приводилась в небоеспособное состояние. Командный состав — в отпуск, остальным — в летние лагеря на учения. Мы окончательно перестали что-либо понимать в этой странной и страшной военно-политической игре
Наш летний лагерь находился на побережье Аккерманского залива. По соседству оказались танкисты и летчики. Самолеты и танки стояли разобранными, как и наши пушечные тягачи «Коммунары».
Основой боевой подготовки сделались строевые занятая. Слова нового наркома обороны маршала Тимошенко: «Каждый солдат должен владеть строевым шагом так же. как он владеет ложкой», стали основным лозунгом армейской подготовки. С утра до вечера, до отупения, войска отрабатывали строевой парадный шаг. Даже в гарнизонную баню шли строевым шагом, окутанные облаком пыли. Из бани — так же. Тех, кто протестовал против бессмысленной, до одури шагистики, отправляли в штрафные рабочие батальоны Их создали по приказу наркома Там вообще не разрешалось ходить простым шагом — только строевым или бегом… Вот так мы шли навстречу воине.
Всё это мои наблюдения, мой собственный опыт, мои умозаключения. И что я могу с ними поделать?.. Со мной можно не соглашаться, можно спорить, можно предъявлять новые и новые аргументы и документы, но нельзя кричать: «Заткнись!.. К ответу!.. К барьеру!..» (еще куда ни шло), а то — «К суду!!. За решетку!!» — вот и весь спор, вот и весь поиск правды и стремление к Истине.
На суд истории и историка должны быть представлены все за и против — иначе это не история, иначе это ее отсутствие и ложь, ложь, повсеместная ложь. Все это мы уже проходили и много раз. Все это мы уже хлебали и хлебаем по сей день
Что я могу делать с опытом всей своей жизни?.. Пренебречь им?.. Для этого нужен полный маразм или паралич памяти. А в вопросах изучения истории Отечества эти качества не самые лучшие и не самые нужные.