До конца вечера я находился возле Колесовых, а потом проводил их до самого дома.
Ресторан «Жар-птица» принадлежал богатому сербскому эмигранту и был оборудован в старорусском стиле. Сам зал, мебель, деревянная посуда — все было украшено русским национальным орнаментом. Официанты в косоворотках навыпуск подпоясаны красными кушаками. На небольшой эстраде исполнялись русские песни и пляски.
Этот ресторан пользовался большой популярностью, и попасть в него можно было только по предварительному заказу. В условиях войны это казалось мне по меньшей мере странным. В тот вечер ресторан был забронирован для какого-то торжества и, соответственно, закрыт для посетителей.
Я дождался Элизабет и предложил отправиться в знакомый мне ресторан «Мароканер». Как я и ожидал, при нашем появлении в зале взгляды мужчин обратились к Элизабет. Едва мы сели за свободный столик, к нам тут же подсел майор в форме штабного офицера вермахта. Он стал бесцеремонно вмешиваться в разговор, расточал высокопарные комплименты красоте Элизабет. Майор был изрядно навеселе. Сначала мы разговаривали по-немецки, но потом она перешла на русский, чтобы избавиться от назойливого собеседника. Майор раскрыл рот от удивления и запнулся на очередном комплименте. Наконец он проговорил:
— Что я слышу? Как может фрау осквернять свои прелестные уста языком наших врагов? Даю голову на отсечение, что такое совершенное произведение… э-э… природы не могло быть создано среди грязных варваров— русских или поляков.
— Что ж, майор, считайте, что у вас головы уже нет, — сказал я как ни в чем не бывало.
Это была невиданная дерзость, и моя петушиная заносчивость могла мне обойтись дорого. Но какую глупость ни совершишь в присутствии такой женщины, только чтобы не упасть в ее глазах!..
Майор встал и шагнул ко мне. Мне пришлось подняться ему навстречу. Он оказался ниже меня ростом, плотноватый и с животиком. Я, пожалуй, мог бы уложить его одним хорошим ударом. Но здесь бы этого мне не простили. Майор не то грозил, не то визжал и брызгал слюной. Я плотно вцепился в спинку стула, приблизился к нему вплотную и очень тихо произнес:
— Исчезни, или я проломлю тебе череп!
Он отскочил и, бормоча угрозы, куда-то действительно исчез.
Оставаться здесь было опасно, и мы направились к выходу. Но едва оделись, как появился майор. Он вел за собой полицейского.
Я сказал Элизабет, что ей лучше уйти, но она отказалась. Майор показал на меня и потребовал ареста.
Я объяснил полицейскому, что произошло. Он посмотрел мои документы, заявил, что вмешательства полиции не требуется, и посоветовал майору не слишком Увлекаться спиртным.
Это могло произойти только в стране, где не чтили своих завоевателей даже австрийские блюстители порядка Мне снова повезло: а если бы майор приволок эсэсовца?.. Во всяком случае, если бы подобный эксцесс произошел, например, в Берлине, — исход был бы для меня куда плачевнее.
Я нещадно ругал себя за неосмотрительность и за то, что не смог проявить должной выдержки. Но что-то было и выиграно. Элизабет взяла меня под руку, и мы отправились к ней домой.
Да, по видимому, в моем положении не всегда достаточно было проявлять осмотрительность и осторожность. Надо, чтобы еще очень везло, Правда, если везет чрезмерно, — это тоже плохо Но тут уже опасность совсем иного рода Не будь этого неразумного и неосмотрительного поступка, навряд ли я бы попал в дом Элизабет фон Кеслер.
Мои приятельские отношения с Элизабет, безусловно, давали возможность получить ответ на интересующие движение Сопротивления вопросы. Но тут я столкнулся с новыми проблемами. Необходимо было войти в доверие к ее мужу. А для этого требовалось, прежде всего. как-то повысить мой сословный ранг (фон Кеслер происходил из старинного дворянского рода). Эту проблему мы обсудили вместе с Вилли и в моей зачетной книжке, не без его помощи, перед фамилией появилась впечатляющая приставка «фон». В дальнейшем эта приставка появилась и в других моих документах, уже в целях сохранения конспирации. Осуществить это удалось благодаря влиятельным связям Вилли Я был представлен фон Кеслеру, как студент, земляк его супруги и, видимо, произвел неплохое впечатление. Человек любознательный, он интересовался всем, что связано с Советским Союзом и странами Восточной Европы, любил поспорить о свойствах характера их народов, об искусстве и культуре. По-видимому, он нашел во мне полезного собеседника. Часто он уводил меня в свой кабинет и там, дымя сигарой, делился планами расширения концессий на захваченных землях. Я сделался в их доме своим человеком. Он стал подключать меня к работе. Это было большой удачей. Теперь, помимо дополнительного заработка, я имел доступ к производственным делам и мог в какой-то степени даже оказывать влияние на характер его решений.
Кое-что о моих отношениях с семьей Кеслер и странных свиданиях с Элизабет стало известно и в семье Колесовых. Лиля сразу взревновала и не сделала из этого большого секрета. Наши отношения дали трещину Как бы тяжело все это ни было, пришлось постепенно расстаться с хорошими и даже близкими мне людьми.
Иногда вместе с Кеслером, иногда один я выезжал то делам производства Побывал в Праге, Каменец-Подольске, во Львове, в Судетах и других городах. Почти каждая поездка давала возможность раздобыть нужные сведения, имеющие отношения к военному производству. И хотя это были отрывочные, разрозненные сведения, я понимал, что где то они сходятся в узел и, в конечном итоге, способствуют скорейшему окончанию войны и победе над фашизмом.
По-видимому, наши сведения передавались и в Англию (я в этом теперь не сомневаюсь), и в штабы армий Соединенных Штатов Ну и что? Я ведь не был ни кем из них завербован, я трудился на благо Отечества, на нашу общую победу.
Я не жалел об этом ни разу. И не жалею.
Как-то я оказался в компании трех офицеров технической службы. Один из них только что побывал на Восточном Фронте и делился впечатлениями об увиденном. Говорили о тяжелом положении и о том, что война может быть выиграна Германией только с помощью разрабатываемого сейчас совершенно нового оружия огромной разрушительной силы. И что для этою нужно еще немного продержаться. Такое я услышал впервые и понял всю значимость этой информации сразу. Но как ни старался, ничего более конкретною узнать так и не смог. Однако, кажется, перестарался…
Тогда еще мало кому было известно, что Германия близка к созданию атомной бомбы. После очередного моего вопроса один из собеседников сказал:
— Никак не пойму, откуда вы родом. То, что вы не австриец, это ясно. У вас какой-то необычный акцент,
Это уж было вовсе некстати, и мне бы следовало заткнуться. Но я полез на рожон и спросил:
— Кто же я, по-вашему?
— Похоже, вы родом из Дании или Нидерландов.
— Нет, вы немного ошиблись. Я русский, из Москвы
Все трое дружно рассмеялись, настолько неправдоподобными показались им мои слова. Вопрос о моем происхождении больше не возникал.
Когда двое ушли, третий сказал:
— Я понимаю, что вы пошутили Но скажу откровенно, нисколько не удивился бы, встретив вас в форме английского или советского офицера…
Это уже было серьезное предупреждение, и мне стоило призадуматься.
Среди довольно обширного круга знакомых Элизабет фон Кеслер встречались разные люди. Меня в первую очередь интересовали те, кто мог быть источником секретной информации. Но были и просто очень интересные личности. Как-то меня познакомили с профессором, доктором теологии. Он слыл человеком высокой морали, больших познаний и ума. Узнав о предмете его исследований — религии, я едва не рассмеялся. В мое наивно упрощенное миропонимание не укладывалось, как может умный, образованный человек верить в какую-то чепуху, когда все уже давно известно, когда доказано, что Бога нет и быть не может. При первом же удобном случае я ринулся в дискуссию, полагая, что легко смогу доказать профессору несостоятельность его религиозных взглядов. Я не подумал о том, что мои аргументы, позаимствованные из массовой атеистической пропагандистской литературы, пригодны лишь для «внутреннего пользования». Но куда там! Я пошел на профессора, как бык на мулету, но все мои выпады тут же легко парировались им. Он был мудр, великодушен и снисходителен. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы обезоружить меня, доказать мое полное невежество в религиозных проблемах. Он мог бы на этом прекратить разговор, но продолжал терпеливо беседовать со мной. Не навязывал своего мнения и не высмеивал моего невежества, он просто открывал глубины неведомых мне явлений и бездны мироздания.