Наша немногочисленная цепь с каждым шагом ре дела. Упал и капитан, так и не успев метнуть свою гранату.
«Когда же моя очередь?» — мелькнуло в голове.
Всплеск ослепляющего огня. Земля вздыбилась, ушла из-под ног. На меня обрушился поток песка… Все затихло, замедлилось и стало куда то проваливаться. Вот она.
Пришел в себя, когда танки и бронетранспортеры были уже рядом. Попытался подняться, но помешала резкая боль в ноге! Галифе на колене рассечены и пропитаны кровью Ранение в колено. Как ни странно, при виде крови мысли снова приобрели ясность. С бронетранспортеров уже кричали: «Русс, комм!».
Не обращая внимания на гитлеровцев, я начал вытаскивать из песка свой сапог, непонятно когда и как снявшийся с ноги. Ко мне подскочили двое. Один целил в голову, другой замахнулся автоматом. В голове шум. Все происходящее — как будто наблюдаю со стороны. Все как бы происходит уже не со мной и кажется без различным. Немцы увидели, что я ранен, подтащили к бронетранспортеру и бросили в кузов. Машина развернулась и двинулась в обратном направлении. Рядом конвоировали большую группу пленных. Затем в кузов бросили еще двух раненых.
Тем временем бронетранспиргер подъехал к месту, где уже было собрано множество пленных. Это те, кто остались в живых Чуть в стороне от общей массы на земле Лежали и сидели раненые. Туда же сгрузили и нас. Не надеясь на помощь, я достал из кармана индивидуальный пакет и перевязал рану.
Никто из раненых не кричал и не просил о помощи. Безнадежность положения была очевидна. Слышались приглушенные стопы и непрерывно повторяемое слово «пить». Недалеко от меня, скорчившись, сидел солдат с распоротым животом. Оп пытался затолкать обратно вывалившиеся внутренности. Но их почему-то казалось слишком много, и те, что не уместились в животе, он держал в руках, беспомощно озираясь по сторонам, не зная, что делать. Очевидно, осколок только вспорол брюшину, ничего не повредив.
Рядом лежал пожилой солдат, тоже раненный в живот. Лицо его было желто-серым, как у покойника. Пуля, оставив на теле крохотное лиловое пятнышко, застряла внутри. Шансов выжить у пего было не много. Вокруг раненых вилось огромное количество мух и слепней. Особенно они досаждали тяжелораненым. Насекомые облепляли лица, набивались в рот, нос, открытые раны. Одни солдат еще пытался языком выталкивать мух изо рта. Они выбирались оттуда, но тут же заползали обратно. Вскоре и эти слабые движения языка прекратились…
Раненые все прибывали. Их подвозили на крестьянских повозках, запряженных тощими лошадьми, вероятно, взятыми в ближайших селах.
Подъехало несколько легковых машин. Из них вышли щеголеватые эсэсовские офицеры с кокардами в виде черепа на фуражках. Один из них, окинув взглядом огромную массу пленных и гору трофеев, сказал, обращаясь к остальным: «Жаль, что маршал Тимошенко не присутствует при этом. В знак благодарности за такой весомый вклад в нашу победу фюрер зарезервировал ему рыцарский крест!..» — Я готов был провалиться сквозь землю от стыда и позора. Был уверен, что маршал Тимошенко уже пустил себе пулю в лоб. Но, как выяснилось позднее, он оказался дважды Героем Советского Союза, и его звонкое имя было присвоено одной из военных академий!..
Но вернемся к ходу событий на грешной земле.
С помощью громкоговорителя офицер СС объявил на ломаном русском языке:
— Евреям и комиссарам, выйти вперед!..
Вышли человек двадцать. Посчитав, что этого недостаточно, несколько эсэсовцев прошли вдоль рядов пленных, выталкивая вперед тех, кто, по их мнению, должен был выйти добровольно. Комиссаров сразу же увели, а евреям — их было девять — дали лопаты и приказали копать яму рядом с тем местом, где лежали мы — раненые.
Тем временем появился врач в офицерской форме. С помощью пленных санитаров он начал осмотр раненых. В руках у него был стек, которым жокеи подгоняют лошадей. Концом этого стека он открывал или ощупывал раны. По его указанию одним делали перевязки, других тут же клали на повозки и увозили, третьих оставляли лежать, не оказывая никакой помощи. Шла квалифицированная сортировка: на тех, кто еще может сгодиться, и тех, кого в отходы. Дошла очередь и до меня. Я размотал бинт. Врач стеком отвел разорванную штанину и жестом приказал согнуть и разогнуть ногу. Тут он обратил внимание на еще свежий шрам от первого ранения разрывной пулей.
— А это что такое? — спросил он по-немецки, больше обращаясь к самому себе.
— Июль сорок первого, оборона Днестра, — также по-немецки ответил я.
Врач изумленно посмотрел на меня и спросил:
— Откуда ты знаешь язык? Почему такое произношение?
Я ответил, что немецкий изучал в школе. Не стал объяснять, что это была за школа. Врач хотел еще что-то спросить, но в это время лежащий рядом раненый попросил пить.
— Чего он хочет? — спросил врач.
— Он просит пить. Его, так же как и всех нас, мучает жажда, — сказал я, хотя и не очень надеялся, что мои слова примут во внимание. Но, к удивлению, врач тут же распорядился, и раненым дали напиться. Утолив жажду, кто-то сказал:
— Теперь можно и помирать.
— Да уж скорей бы прикончили. Сил больше нет терпеть, — со стоном отозвался раненный в живот.
— Ничего, ребята, еще повоюем, — подбодрил другой.
— Да гори оно все синим пламенем! — выкрикнул кто-то. — Думаешь, они с нами возиться будут? Вон, могилу-то роют.
Яма действительно уже достигла размеров, позволяющих захоронить в ней не один десяток. Видны были уже только головы копающих. Эсэсовец с автоматом
на груди подгонял их. Затем он приблизился к краю ямы и, уперев приклад автомата в живот, дал короткую очередь. Из ямы раздались крики, потом стоны. К яме подошли офицеры Они вытащили пистолеты, и каждый всадил по пуле в тела на дне ямы. Смолкли и стоны Все было кончено
Санитары слегка присыпали землей тела убитых и стали стаскивать в ту же могилу умерших от ран Живых пока не тронули. Могила еще не была заполнена. Прозвучала новая команда. Заработали лопаты, и вскоре над братской могилой образовался невысокий холмик, аккуратно выровненный санитарами. Когда закончилась и эта работа, гусеничный бронетранспортер утрамбовал и сравнял свеженасыпанный холм с землей.
После этого на бронетранспортер взобрался офицер. Он обратился с речью к пленным, возвестив о том, что война, развязанная комиссарами и евреями, для них уже окончена, и скоро всех распустят по домам. Офицер еще что-то говорил об освобождении всей Европы от коммунизма, но его слова не доходили до моего сознания. Перед глазами стояла только что виденная расправа.
Закончилась речь нацистского оратора Пленных построили в шеренги по двадцать человек. Образовалась необозримая колонна. Раненые оставались на месте. Кто-то сказал:
— Ну все, ребята. Их уведут, а нас прикончат.
Но, видно, и на этот раз нам не суждено было умереть.
Тех, кому сделали перевязки, погрузили на повозки, и вся огромная людская масса неуклюже тронулась в путь, постепенно заполняя все неоглядное пространство.
Эту нескончаемую колонну повели по не паханным и паханным полям. Десятки и сотни тысяч ног так утрамбовали землю, что лошади везли свои нагруженные раненными повозки, словно по накатанному шляху Это чудовищное шествие обходило деревни и огибало перелески. Да и по ширине своей не могло вместиться оно ни в одну деревенскую улицу, ни в одну лесную просеку.
По бокам шли бронетранспортеры Между машинами шагали солдаты с автоматами в руках. В пути пристроили еще несколько колонн. К исходу дня общая длина колонны уже достигала нескольких километров.
Горестными взглядами местные жители провожал» нескончаемый поток пленных Выкрикивали фамилии — не отзовется ли кто из близких.
— Сколько ж вас, родимые! — услышал я женский голос. — Уже второй день мимо нас идете, а конца не видать!
Я собрался с силами, приподнялся и оглянулся назад. Наша телега в это время проходила вершину возвышенности. То, что увидел, трудно было себе представить и описать. Длина колонны вытянулась настолько, что не видно было ни начала, ни конца. И голова, и хвост колонны скрывались за горизонтом. Сколько же тут было нас?..