«Нет, Петр, перелезть ты не мог, тем более с раненой рукой и придерживая ребенка под курткой. Так куда же ты, черт дери, подевался?»
Теряясь в догадках, он подошел к забору вплотную и потрогал доски. Одна отвалилась, открывая низкую щель, достаточно широкую, чтобы мог проползти взрослый человек.
«Недурно. Поджидаешь нас по ту сторону, чтобы пристрелить поодиночке?»
Наушник под шапкой рявкнул голосом Пахана:
— Нашли груз? Клиенты на подходе! Даже если я верну мзду, они потребуют кого-нибудь наказать за то, что их накололи. Не меня, учтите! Они вас разыщут. И я им помогу!
Андрей присел на корточки перед забором, пристально вглядываясь в дыру.
— Груз почти у нас в руках, — соврал он полушепотом в микрофон на замке молнии.
— Видишь Петра?
— Не могу говорить. Он услышит.
— Так хватай груз, ты, govnosos!
Андрей дернулся, как от пощечины.
— Не смей меня так звать!
— Как хочу, так и зову, ты, kachok безмозглый.
Усилием воли Андрей подавил мешающую сосредоточиться ярость. Возмущенно дыша, он перевел взгляд на дыру в заборе. Сдвинулся вправо, влево, заглядывая под разными углами. Вроде бы следы с той стороны ведут прямо вперед. Правда, это еще ничего не значит. Они могут потом вдалеке загибаться петлей и возвращаться обратно к забору, где и сидит Петр, дожидаясь, когда они полезут в дыру, чтобы пристрелить их по одному.
«Мы теряем время. Нет уж, приятель, у меня и так положение хреновое, незачем ухудшать!»
Он отцепил с ремня под курткой радиопередатчик. Черная пластиковая коробочка размером с колоду карт. Переключившись на старую частоту, использовавшуюся до того, как Петр сбежал, он прислушался к доносящимся оттуда звукам. Учащенное, сбивчивое дыхание бегущего человека.
«Значит, по ту сторону ты не ждешь, — прикинул Андрей. — Просто решил создать видимость ловушки — чтобы задержать нас и оторваться от погони!»
Кипя от злости, он протиснулся в щель.
Вслед за ним пролезли Михаил и Яков, тут же снова рассредоточиваясь, и Андрей огляделся, держа пистолет наготове. Они очутились в замкнутом дворике, окруженном со всех сторон глинобитными домами в цветных огоньках гирлянд. Нагнувшись, чтобы поближе рассмотреть следы, Андрей заметил, что шаг у беглеца уже не такой широкий. Рядом расплывались пятна крови.
«Все, Петр. Считай, влип».
Вслух он произнес в микрофон:
— Не будем впадать в крайности. Верни груз. Мы тебя отпустим.
В наушнике повисла тишина.
И вдруг, к удивлению Андрея, Петр отозвался:
— Давай, пообещай еще раз. Только теперь поубедительнее.
— Ага, — ответил Андрей, продолжая идти по следу, — значит, ты не так уж сильно ранен, если можешь говорить. Приятно тебя слышать.
— Еще бы, — тяжело дыша, съязвил Петр.
— Тогда я серьезно. Верни похищенное. И мы забудем о случившемся. Даже медпомощь окажем.
— А как же Виктор? Я его убил. Его тоже забудете?
— Он был новичком. Мы с ним почти не общались.
— «Своих не предаем», называется.
— Ты еще мне будешь вякать о предательстве?
— Я тебя подставил перед Паханом. Мне жаль.
— Так докажи, что жаль. Верни груз.
Петр промолчал. В наушнике слышалось только затрудненное дыхание.
— Ты же знаешь, мы тебя схватим, — предупредил Андрей.
— Попробуйте.
— Подумай головой. Ты теряешь силы. Исход все равно один. Так не мучайся понапрасну. Отдай ребенка.
— И все станет по-прежнему?
— Я тебя отпущу. Даю слово.
— Конечно. — Судя по прерывистому дыханию, Петр не сбавлял шага.
— Черт, ну на кой тебе сдался этот ребенок? — не выдержал Андрей. — Если ты спецагент, зачем было раскрываться? Ради него?
— Сейчас сочельник. Наверное, проникся рождественским духом.
— Готов расстаться с жизнью ради сантиментов?
— А ты готов? Раз гонишься за мной?
— Мне твой настрой всегда нравился, но, судя по тому, как ты там хрипишь, борьба будет неравной.
Неожиданно следы вывели Андрея к переулку, простирающемуся вправо и влево, — там одинокая цепочка сливалась с другими.
— Идет кто-то, — предупредил Яков.
Справа из снежной круговерти выплыли две парочки, заставив Андрея с напарниками поспешно спрятать оружие.
— Да нет, все не так. Самый смешной рождественский фильм — с Чеви Чейзом, — горячо убеждал своих спутников один из движущихся навстречу, — «Европейские каникулы».
— Это там, где он приносит елку, а в ней оказывается белка?
— Ага. А еще собака вылакала из-под елки всю воду. И сухая, как порох, елка вспыхивает.
— И белка сгорает? — возмутилась женщина. — Это, по-твоему, смешно?
— Нет, она прыгает Чеви на спину, — успокоил ее второй спутник. — Дурацкое чучело белки, которое реквизитор просто пришил к его свитеру, но вся семья разбегается с визгами. А потом Чеви уносится с воплем, не чувствуя, что ему в спину вцепилась белка. А…
Голоса удалялись, парочки уходили по проулку. Вскоре их силуэты снова скрыл густой снегопад.
Андрей с напарниками вытащили пистолеты.
— Петр? — позвал он в микрофон.
В ответ раздалось только затрудненное дыхание.
— Все можно решить полюбовно, — уговаривал Андрей. — Ты мозги включи, сам поймешь.
Петр молчал.
— Прекрасно. Скоро увидимся, дружище, — пообещал Андрей.
Он переключил передатчик обратно на «новую» частоту и, сунув его под куртку, снова пристегнул к ремню.
Михаил обеспокоенно указал под ноги.
— Поскорее надо. Следы скоро совсем заметет.
Андрей глянул налево, где проулок сворачивал обратно в сторону Каньон-роуд.
— Он мог вернуться назад, в толпу, — высказался Яков.
— Мог. Но у него кровища хлещет. Значит, он должен опасаться, что заметят, что поднимется шумиха и этим он себя выдаст. Будет он так рисковать? Или попытается отсидеться где-нибудь?
Рассуждая, Андрей вглядывался в правую сторону переулка, уводящую от Каньон-роуд. Туда следов вело меньше.
— Вы давайте налево, проверьте в толпе, — велел он Михаилу с Яковом. — А я туда.
Шагнув в открытую калитку, Каган оглядел палисадник перед домом. Сквозь густеющую пелену снега угадывались очертания скамьи и вечнозеленого кустарника справа. Слева тянулись к небу два голых дерева, из-за белизны стволов почти не различимые в снегопаде. Каган снова попытался разглядеть, что делается за большим окном, однако движения в доме по-прежнему не наблюдалось — только отблески огня в камине.
Перед глазами вдруг тоже все заплясало, под стать угадывающимся за стеклом отблескам.
«Это снег застит глаза», — подумал Каган.
Ноги заледенели, грудь под полурасстегнутой курткой тоже.
«Скорее», — велел он себе, оборачиваясь, чтобы закрыть калитку и задвинуть обратно щеколду, превозмогая острую боль в раненой руке. Когда он снова перевел взгляд на дом, в глазах опять начало двоиться.
Младенец под курткой шевельнулся. Понимая, что нужно укрыться как можно скорее, Каган сделал шаг. Потом другой. Снег повалил быстрее, вселяя надежду, что следы скоро заметет.
«Может, и удастся мой фокус». Однако Каган слишком хорошо представлял, что чувствует сейчас человек, с которым он секунду назад говорил по рации. Которого заставил поверить, будто они с ним друзья. Который — даже если сегодня не получится — будет преследовать его, пока не настигнет.
Каган подошел ближе к дому, но тут слева от входной двери возникло нечто, заставившее его всерьез испугаться за адекватность своего восприятия.
Там стоял комнатный цветок. Густая корона темно-зеленых листьев, выделяющаяся на белом снегу, — поэтому Каган зацепился взглядом. Но это ведь невозможно? Какое комнатное растение выживет под такими снегопадами? Мало того, он еще и цвел — полдюжины крупных розеток, белоснежных, сливающихся с летящим снегом, как стволы растущих во дворе осин.
И все-таки цветок стоял.