— Вот что нам надо, — сказал Греппи, а Франц молча кивнул головой.
— Может быть, — отвечал Мано, — но этот экипаж не продается и не сдается.
— Отчего?
— Это коляска императора.
— Какого императора?
— Наполеона.
Старые служаки знаменательно переглянулись; они искали экипаж для сына, а нашли коляску отца.
— Может быть, вы желаете знать, как она ко мне попала: очень просто! Я купил ее пятнадцать лет назад в Шенбрунне. Вероятно, хотели от нее отделаться, чтобы случайно император Франц не сел в экипаж, в котором Наполеон катался по Вене. С тех пор она стоит здесь без употребления.
— Продайте, — сказал Греппи.
— Нет.
— Она нам нужна во что бы то ни стало, — произнес Франц.
Мано пристально осмотрел с головы до ног этих странных покупщиков исторического экипажа, задумался, а потом спросил с улыбкой:
— Куда вы едете?
— В Страсбург, — отвечал Франц.
— В таком случае берите.
Пока оба друга договаривались с Мано насчет цены коляски, они нимало не подозревали, что за ними пристально следил Галлони.
Надев парик и очки, которые его так скрывали, что никто его не мог узнать, ловкий сыщик с утра наблюдал издали за отелем «Лебедь» и с удивлением увидел, что княгиня Сариа приняла в своих апартаментах странного на вид старого служаку, хотя и в штатском платье. Его подозрение было возбуждено, и он последовал за Францем прежде в Бельведер в стекольный магазин Греппи, а затем в Леопольдштадт. Когда Франц и Греппи вошли во двор, где отдавались внаем экипажи, Галлони был достаточно осторожен, чтобы остаться на улице, и то на значительном расстоянии.
Хотя он дождался их выхода, но теперь они стали, по-видимому, более подозрительными и озирались по сторонам, а потому ему пришлось следить за ними так издалека, что при повороте в один переулок он совсем потерял их из вида. Это обстоятельство, однако, не привело его в отчаяние. Он считал, что во всяком случае сделал полезное открытие и, доложив об этом графу Зедельницкому, продолжал свои розыски.
III
Бал у лорда Каули
Надо отдать справедливость недавно вступившему тогда на престол английскому королю Вильгельму IV, что он всячески старался выказать князю Меттерниху, как он высоко ценит услуги, оказанные Англии ее могущественным союзником. Действительно, в продолжение пятнадцати лет между английским и австрийским правительством существовало такое тесное дружеское соглашение, что некоторые истинные патриоты той и другой страны краснели за свою родину. Так были англичане, которые находили, что Гудсон-Ло слишком далеко шел в своей роли тюремщика, и некоторые австрийцы упрекали Меттерниха в том, что он делал Шенбрунн продолжением Лонгвуда.
Но зато английские министры или австрийский канцлер действовали заодно, а лорд Каули, служивший связующим звеном между ними, пользовался в Вене совершенно привилегированным положением. Поэтому неудивительно, что Меттерних, решившись выпустить в свет своего узника, избрал местом его первого дебюта дом английского посланника. Показать впервые свету сына Наполеона на балу у представителя его злейших врагов было ловким дипломатическим фортелем, который должен был доказать, что юноша — простой австрийский эрцгерцог, и тем убить надежды бонапартистов.
Вся знатная и официальная Вена, конечно, собралась на этот бал, чтобы присутствовать при таком интересном дебюте. Залы и сады посольского дома блестели тысячами огней и представляли фантастическое, волшебное зрелище.
Молодые люди танцевали, как только умеют танцевать в Вене, а пожилые занимались светской болтовней в ожидании императора и его внука.
Среди разговаривающих находились Фридрих Генц и французский журналист, которого он серьезно знакомил со всеми достопримечательностями Вены. Стоя с Пьером Лефраном на пороге первой гостиной, он любезно указывал собеседнику всех выдающихся лиц политического и военного мира, сообщая их краткую характеристику. Но на этот раз обыкновенно скептический тайный советник произносил только похвалы, как бы желая выставить перед иностранцем лишь розовую сторону своей родины.
— Посмотрите, какой нежной грацией отличается эрцгерцогиня София. А видали ли вы когда-нибудь более красивую женщину, чем другая невестка императора, Мария-Анна?
Несмотря на свой либерализм, Лефран должен был согласиться со справедливостью этого замечания представителя австрийской реакции.