Между тем Галлони и офицер совещались о том, как им следовало поступить. Последний утверждал, что не стоило терять время в этом магазине, так как следовало арестовать еще других заговорщиков.
— К тому же, — прибавил он, — к чему вам теперь эти бумаги? Вы ведь уверены, что они не попадут по назначению.
— Но если я не достану бумаг, то как оправдаю арест этого человека? — отвечал Галлони.
— По-моему, вам следует отправить арестованного в тюрьму, а завтра произвести здесь добавочный и более основательный обыск.
— Хорошо, вы оставьте здесь часовых, а я завтра явлюсь сюда с умелыми рабочими, и мы перевернем все вверх дном.
С этими словами он удалился и приказал знаком, чтоб повели за ним Фабио.
Прежде чем переступить порог, юноша обернулся и крикнул трем женщинам, не спускавшим с него глаз:
— Благодарю вас от всего сердца. Вы более чем спасли меня. Простите за причиненное вам огорчение. Я буду в тюрьме благословлять вас и молить Бога, чтоб справедливое дело совершилось без меня…
— Довольно болтать, — перебил его Галлони, снова появляясь в дверях. — Марш! А вы, поручик, прикажите, чтобы здесь ничего не трогали до моего возвращения.
— Эти дамы свободны? — спросил офицер, указывая на белошвеек.
Бросив взгляд, полный ненависти, на княгиню, он быстро исчез.
— Да, временно, — отвечал сыщик и прибавил про себя, — и третья.
VI
В дорогу
Пока офицер оставался в магазине, расставляя часовых и отдавая им инструкции, Шарлотта себя сдерживала, но как только он удалился, то она громко зарыдала:
— Бедный Фабио. — говорила она сквозь слезы, — как тебя спасти!
Старая тетка не плакала, но нежно проводила рукой по волосам молодой девушки и тихо говорила:
— Ты видишь, как скоро оправдались мои слова, я тебя не упрекаю. Я также виновата, что раньше не догадалась о происходившем вокруг меня. Быть может, вы послушались бы моего совета, и горе не случилось бы. А теперь остается только плакать, бедное дитя мое, плачь, плачь!
Смотря на этих бедных женщин, княгиня Сариа невольно думала:
«Эти две женщины жили мирно, и все их уважали. Они работали и были счастливы. Вдруг набежал шквал, и все погибло. Они будут теперь несчастны на всю жизнь. И что же они сделали дурного? Ничего. Одна из них любит доброго молодца, который отдал себя служению безумной, но благородной идее. Низкий негодяй выдал его, и он в тюрьме. Вот каков стал Милан! То же может случиться завтра во всех семьях, где есть юноша, думающий, мечтающий, надеющийся. Но зачем завтра? Ведь для одного Фабио не подняли бы на ноги всю полицию и солдат. Может быть, в это самое время он не один в тюрьме, а многие, и их жены, сестры, невесты обливаются слезами… Но мне какое до этого дело? Я завтра покину Милан и поеду в Вену, где увижу могущественного, непогрешимого князя Меттерниха. Он научит меня, как получить секвестрованные поместья моего мужа… Однако что я думаю о себе, а эти бедные женщины, что они будут делать? Чем бы им помочь?»
— О чем вы думаете, княгиня? — спросил неожиданно Бальди, о котором она совершенно забыла. — Что с вами? У вас, кажется, расходились нервы?
— Нисколько, друг мой, — отвечала Полина, как бы очнувшись от забытья. — Да и отчего расходиться моим нервам? Было бы безумно обращать внимание на арест какого-то юного заговорщика. Но пора дать отдохнуть этим бедным женщинам. Посмотрите, где мой экипаж, и, если можно, пусть кучер подаст сюда.
Бальди поклонился и вышел из магазина.
— Завтра утром я уезжаю в Вену, — сказала Полина, подойдя к Шарлотте и положив ей руку на плечо. — Если вы желаете, то я выпрошу помилование там вашему жениху.
— Вы слишком добры, — отвечала Шарлотта, — но только я не знаю, захочет ли он этого. Имеем ли мы право без его дозволения просить о помиловании?
— Я уверена, что он будет благословлять вас, если выйдет из тюрьмы благодаря вам, — возразила княгиня, удивленная, что маленькая магазинщица была способна высказывать такие возвышенные мысли.
— Нет, — ответила Шарлотта, печально качая головой, — я убеждена, что он не захочет свободы ценою отречения от своих идей.
— Но в тюрьме он не может служить им..
— Да, но он не изменяет им.
Полина Сариа неожиданно поняла, что дело шло не о покровительстве несчастного, а о том, чтобы сделаться его сообщницей, и, не минуты не колеблясь, воскликнула с жаром: