— Послушайте, против Фабио нет никаких улик; они все у меня в руках. Значит, я могу смело утверждать, что его арестовали по ложному доносу. Я могу рассказать, что негодяи нарочно подбивают неопытных юношей сделаться мятежниками, а потом их выдают самым циничным и позорным образом.
— А вы думаете, — произнесла тетка Шарлотты, неожиданно вмешиваясь в разговор, — что те, которым вы это скажете, не знают всех делающихся здесь ужасов?
— Может быть, и знают, — отвечала княгиня, — но одно дело дозволять ужасы издали, а другое — краснеть за них. Клянусь вам, что я добьюсь помилования Фабио без всяких условий и без всякого стыда для него. Пусть ваша племянница поедет со мной, и мы вдвоем добудем ему свободу.
— Вы слышите, тетя, что мне предлагает княгиня, — промолвила молодая девушка, почувствовав, что не все кончено для нее, а напротив, есть надежда на счастливую жизнь с любимым человеком.
Но не успела старуха еще ответить, как уже снова отуманилось просветлевшее лицо Шарлотты, и она промолвила:
— Что же мы сделаем с бумагами, княгиня?
— С бумагами, — отвечала Полина, — да все, что хотите. Поедемте со мною, Шарлотта, а бумаги вы отдадите вашему другу, когда он будет на свободе.
Дело в том, что хотя княгиня всем сердцем хотела помочь горю бедных женщин, но она вовсе не желала участвовать в заговоре в пользу герцога Рейхштадтского, и бумаги, которые поневоле она должна была хранить, нисколько ее не интересовали. Она с удовольствием отдала бы их юному карбонарию после его выхода из тюрьмы с благим советом их сжечь.
Между тем Шарлотт о чем-то шепотом говорила с теткой, и та громко произнесла:
— Конечно, тебе, дитя мое, полезно отправиться в Вену с княгиней, чтобы выхлопотать освобождение твоего жениха из тюрьмы. Но я-то что буду делать без тебя? К тому же, вероятно, магазин закроют на несколько дней. Знаете что, не лучше ли и мне поехать с вами? Может быть, старуха на что-нибудь и пригодится. Магазин мы оставим на попечение старшей продавщицы Элизы. Ведь в твоем паспорте, Шарлотта, упомянута помощница; ну, вот я буду этой помощницей.
Молодая девушка бросила вопросительный взгляд на княгиню, не зная, как последняя взглянет на подобное злоупотребление ее добротой.
Но в эту минуту в магазин вернулся Бальди и заявил, что экипаж подан.
— Проводите нас, мой друг, — сказала Полина. — Я беру с собой в Вену двух компаньонок.
Обе женщины бросились целовать ей руки.
— Вы хотите взять с собой этих двух женщин? Да это невозможно! — воскликнул граф, вне себя от удивления.
— Тем лучше, я люблю все невозможное. Как вы меня мало знаете, Бальди! Вы уверяете, что меня любите; ну, докажите свою любовь, и это будет вам стоить так мало. Вот в чем дело: эти дамы возьмут с собой самые необходимые вещи, чтобы провести ночь вне дома, занятого полицией, и вы покажете жандармам эти вещи, чтобы их не обвиняли потом в похищении документов. Затем вы проводите нас до моего дома и удостоите меня чести отужинать с нами. Завтра утром мы будем уже на дороге в Вену, а вы скажете вашему губернатору всю правду, именно, что две белошвейки поехали просить у князя Меттерниха помилование для арестованного жениха одной из них.
— Конечно, я могу сделать это. Но вы не боитесь компрометировать себя вмешательством в такое дело?
— Нет, друг мой, я ничего не боюсь и всегда действую, как мне подсказывает мое сердце, а, может быть, мой каприз. Поедемте ужинать.
Все совершилось по желанию княгини, и спустя несколько минут жандармы остались охранять пустой магазин под вывеской «Золотые ножницы».
Часть вторая
Узник князя Меттерниха
I
Франц Шуллер стоял, облокотясь на свою лопату, в Шенбруннском парке и внимательно смотрел на западный фасад замка, залитого блестящими лучами заходящего июльского солнца. Эти лучи одинаково играли на каменной балюстраде лестницы, на мраморных статуях и на полуоткрытых окнах старинной императорской резиденции, напоминавшей древнюю роскошь Версаля. Громадные куртины цветов, преимущественно роз, окружали дворец, а высокие ивы, прихотливо подрезанные, как во времена Марии Терезии, бросали на дорожки свою странную тень.
Но действительно ли Франц Шуллер смотрел на это зрелище? Неужели простой сельский рабочий с загорелым лицом и мозолистыми от труда руками был мечтателем или аристократом? Нет! Он обращал внимание не на окружавшее его блестящее зрелище, а на мелькавшую перед его глазами тень худощавой человеческой фигуры, которая медленно двигалась по одной из террас замка.