В пакете оказалось восемь свернутых бумаг, Полина прежде всего развернула четыре письма.
— Все они адресованы, — сказала Полина, — «его императорскому высочеству принцу Наполеону Франциску Бонапарту, герцогу Рейхштадтскому», а подписано одно «Иосиф», другое — «Иероним», третье — «Ашиль Мюрат», а четвертое — «Луи Наполеон Бонапарт».
— Ватага нищих! — промолвила старуха с инстинктивной ненавистью парижской буржуазии к семье императора.
— Вы правы, за исключением первого, который очень богат.
— Пятый и шестой лист подлинники и копии списка постов, устроенных на дороге из Вены в Страсбург. Это самый далекий путь во Францию, а потому наименее подозрительный. В этой бумаге встречаются имена почтовых смотрителей, помещиков и даже простых поселян, которые обязались приготовить лошадей. И как основательно, с какой любовью составлен этот список. В нем помечены не только все повороты дорог и тропинок, но даже указаны города, которых надо избегать. Сколько преданности и терпения заключается в этой сухой номенклатуре. Просто удивительно.
— Это правда, — печально промолвила старая дева.
— Вот еще список лиц, живущих в Вене и ее окрестностях, на помощь которых можно рассчитывать: Жозеф Мунц, управляющий барона Абенауса в Гитцинге, близ Шенбрунна Карло Грепи, стекольщик, близ Бельведера ботаник Велэ… и еще десять других. Вот и последняя бумага, прочтите ее сами.
Г-жа Лолив взяла бумагу из рук княгини и прочла инструкцию, данную Фабио тайным обществом, к которому он принадлежал:
«Брат, выбранный для совершения этого подвига, передаст бумаги Францу Шуллеру, садовнику Шенбруннского парка. Он поступит так, чтобы никто не видел его свидания с этим человеком. Франц Шуллер, если и знает об этом предприятии, то не поощряет его. Он любит сына своего старого вождя, но никогда не составлял заговора для его освобождения. Однако мы знаем, что он охотно пожертвует своей жизнью для спасения герцога Рейхштадтского из рук его палачей, чему посвятила все свои усилия группа преданных молодых людей. О вы, в чьих руках находятся эти документы, помните, что вы клялись их сохранить какой бы то ни было ценой, ваши жизнь, свобода, безопасность — ничто. Жертвуйте всем для святого дела освобождения народов. Повинуйтесь».
Наступило молчание, которое было нарушено спустя несколько минут Полиной.
— Значит, — произнесла она, — месяцами и годами многие люди посвящали свою жизнь тому, чтобы вырвать из когтей злой судьбы благородного юношу, которого держат во имя государственных видов в тюрьме, физической и нравственной. Им удалось составить необыкновенную нить самопожертвований, а мы, эгоистки, хотим для спокойствия уничтожить плод очень долгого, энергичного труда.
Старая дева еще не успела ответить, как в комнату вбежала Шарлотта.
— Все в доме тихо. Скажите, что вы нашли в пакете такого страшного? Вы обе совершенно изменились.
— Ваша тетка огорчена тем, что мы не можем уничтожить эти бумаги, — заметила Полина.
— Я очень рада, — воскликнула Шарлотта.
— Как рада? — произнесла старая дева. — Да ведь если эти бумаги могучее орудие, то мы не можем хлопотать о помиловании Фабио.
— Я это подозревала. Я долго думала и пришла к заключению, что мы должны думать прежде всего о его долге. И какая ему радость будет даже в тюрьме узнать, что цель, к которой он стремился, достигнута его невестой!
— Как? Ты хочешь?
— Я ничего не могу сделать. Но мы найдем добрую фею и благородную душу, которая нам поможет.
И она с мольбою устремила свои глаза на Полину.
— Шарлотта, ты бредишь, — воскликнула ее тетка.
— Нет, — продолжала молодая девушка чарующим тоном сирены, — я не могу разбудить спящего принца в заколдованном замке, но есть возвышенные сердца, которых привлекает опасность. Если такая душа, оставшись доброй среди злых, жестоких чудовищ, и пожертвовала светской, веселой жизнью, чтобы оказать помощь двум несчастным существам, то она не может остановиться на полпути…
— Подумай, что ты говоришь? — перебила ее тетка. — Ты хочешь, чтобы княгиня погубила себя ради нас! Ты…
Полина подняла руку, безмолвно прося тетку не прерывать вдохновенной речи молодой девушки.
— Освободить несчастного юношу из рук тюремщиков, — продолжала Шарлотта, — это святое дело, и оно должно совершиться. Если бумаги, могущие содействовать бегству славного, симпатичного юноши, попали в руки княгини Сариа, то неужели она ими не воспользуется?