Теперь его ножик послужил ему для другого. Он быстро обрезал им половину полы сюртука. Одним из обрезанных кусков он обернул шею до подбородка. Таким образом образовался высокий воротник сурового вида. Второй отрезанный кусок он разделил на две одинаковые части и обернул их вокруг ног, прикрыв таким образом свои серые чулки. Свою помявшуюся во время бегства шляпу он превратил в фуражку, а рыжие волосы прикрыл черным париком, а подзорную трубку забросил в кусты. Затем с ловкостью обезьяны он начал скользить от дерева к дереву. Теперь он направлялся не на восток, как раньше, в сторону, где было слышно менее шума, а, напротив, в ближайшую от дороги сторону, откуда слышались суматоха и топот многочисленных ног. Он выбрал прекрасный момент, так как квартирмейстер-гусар, внезапно заметив в нескольких шагах от себя бедняка, с испугом смотревшего на солдат, вскричал:
— Эй, человек! Мы ищем штатского с волосами цвета моркови и в серых чулках. Не видели ли вы его случайно?
Человек отвечал, снимая фуражку, на французско-немецком говоре:
— Nein, montsir offitsir, rien fu. (Нет, господин офицер, ничего не видел).
Некоторые из солдат стали насмехаться над его произношением. Он представился разгневанным и удалился, прихрамывая.
Пять минут спустя все затихло; он более ничего не слышал: он был спасен!..
Он был спасен, но он очень устал!
Приходилось ли вам когда-нибудь встречать на краю дороги одну из жалких бродячих собак, облезлую, грязную, тощую, безобразную и дикую. Может быть, она не злее других, но отталкиваемая всеми, колоченная мужчинами, побитая детьми, она имеет вид, как будто всегда просит милостыню. Когда ей приходится по дороге отведать зубов откормленных крестьянских и фермерских псов, то после этого ее найдешь сидящей на пыльной дороге, упорно зализывающей жгучие раны, которые нанесли ей же подобные. При вашем приходе она прерывает свою работу и подымает голову, с беспокойством следя за вами взглядом. Но в нем, однако, может быть, нет ничего другого, кроме страха. Затем, успокоенная на несколько минут, измученная длинным путем и постоянным голодом, без хозяина и пристанища, она свертывается, сближает лапы, опускает хвост, кладет морду на свои когти и засыпает, т. е. обедает.
В таком положении был Шульмейстер, когда наконец он осмелился присесть на откосе дороги. Его платье представляло лохмотья, лицо было истощено, и члены дрожали от усталости. Хотя на нем не было видно ран, но все его тело ныло от толчков, полученных во время бегства. Все еще ему казалось, что грубая рука тянет его за галстук, громадный кулак лежит на плече, а нога солдата толкает его в бок, чтобы ускорить шаг. Осмотрев глазами пустынную дорогу, он воспользовался с жадностью своим отдыхом.
Спать! Есть! Пить! Нет на свете людей, для которых одна из этих задач была бы восхитительным сновидением более, чем для Шульмейстера, изнемогавшего от усталости. А все три вместе были бы настоящим раем.
Машинально он стал расправлять своими неверными пальцами висящие на нем лохмотья, ощупал больные от толчков места на руках и ногах и, сорвав парик, принялся вытаскивать запутавшиеся в волосах мох и отломленные от деревьев побеги. Одним словом, он поступал, как бездомная собака, которую бьют и отталкивают.
Он кончил тем, что заснул, держа руку у пояса, где сохранялись его сокровища. Он был голоден, несмотря на золото, которое носил с собой, жаждал, хотя в двух шагах был ручей, но в то же время был божественно счастлив, что мог забыть все и закрыть глаза.
Принц Мюрат после продолжительной езды верхом остановился перед домиком, где он должен был ночевать. Удивленные крестьяне, по обыкновению, рассматривали его величественную наружность и блестящее великолепие его штата. Раньше него в квартиру была доставлена в карете великолепная походная посуда, белье и удобный домашний костюм. Благодаря его мягкости и удобству во время сна и практичности, и прочности для верховой езды, в случае внезапной тревоги Мюрат не мог обойтись без него.
Все уже было приготовлено к приезду принца. Четверо слуг старались, чтобы этот крестьянский дом не показался очень плохим его высочеству. Хозяева дома переместились наверх. Всем нижним этажом завладели слуги для принца. Им казалось, что даже конюшня, несмотря на свою свежую, густую подстилку, едва ли достойна чести вмещать в себя его лошадей.
Заслышав стук копыт, один из слуг бросился к двери. Он приблизился, чтобы поддержать стремя Мюрата, в то время как его товарищи выстроились вдоль стены. Жестом Мюрат отпустил своих адъютантов и офицеров. В сопровождении только одного из них он вошел в дом. На нижней ступени порога стоял маленький мальчик.
Мюрат не без удивления рассматривал ребенка, глядевшего на него серьезно и задумчиво. Где же он видел эти блестящие, умные глазки? Но ум Мюрата не обладал памятью. Он даже не замедлил шага, а переступив порог, перестал думать о мальчике.
Живо был приготовлен ужин и так же живо подан. После ужина, удобно расположившись перед камином, Мюрат почувствовал необходимость узнать людей, у которых он отнял камелек. Принц приказал хозяину спуститься к нему.
Спустя несколько минут перед ним предстала странная фигура. Это был мужчина лет пятидесяти, громадного роста, но столь же худой, как и длинный. Его плечи и руки были гигантского размера, а бока и нога худы и сухи, как у скорохода. Он, казалось, был сложен, чтобы носить на своем затылке целый мир, а кулаком убивать быка. Но стоило опустить глаза, и мысль о силе исчезала, оставляя впечатление о вероятном проворстве. На этом сильном и легком теле возвышалась голова с выражением простодушия. Однако его тонкие губы выражали лукавство. Его волосы были совершенно седы.
— Вы — хозяин дома? — спросил его Мюрат после того, как осмотрел с некоторым удивлением его замечательную фигуру.
— Только не сегодня вечером, — лаконично отвечал крестьянин.
— A-а! Это означает, что нас здесь не любят, что ли?
— О, нет, я не это хочу сказать. Я не питаю ни того, ни другого чувства к французам. Только надоедает быть всегда обеспокоенным, когда хочешь жить спокойно, и перебираться, когда привык к своему месту.
— Это закон войны, мой любезный.
— Может быть. Но так как мы не в войне с Францией, то, мне кажется, можно было бы прежде, чем поселиться здесь, переговорить с нами!..
Адъютант Мюрата сделал гневное движение.
— Успокойтесь, мой друг, — сказал принц, пожимая плечами. — Предупредите, пожалуйста, обоих командиров наших колонн, чтобы они явились ко мне со своим дневным докладом.