— Что там такое? — спросил полковник. — Зачем ведут к нам этого мальчишку? Этим-то преследованием вы и занимались, поручик, между тем как я звал вас!
— Простите, полковник, — возразил Венд, — но я думаю, что сделал хорошую добычу. Я уверен, что не обманулся, заметив взгляды и осмысленные знаки между узником и этим ребенком, близкое присутствие которого здесь никем не было замечено. Я не сомневаюсь, что эти два существа знают друг друга. В то время как вы читали тому записку, найденную в его одежде, этот слушал так внимательно, что я решил, не осторожнее ли будет его привести к вам.
— Так мы теперь воюем с детьми? И вы полагаете, что я буду задавать вопросы этому ребенку?
— Конечно, нет, полковник! — возразил Венд с принужденной улыбкой. — Но, наконец, если бы этот «ребенок» был способен повторить неприятелю содержание захваченного письма, которое вы разобрали в его присутствии, — стоило ли труда ставить другого в невозможность вредить нам?
— Другими словами, я не прав, что громко читал это письмо, не правда ли, потому что он мог услышать?
— О, полковник, можете ли вы думать, что я намерен?..
— Я ничего не думаю, сударь! Я подтверждаю, что вы исполняете ваше ремесло добросовестно, вот и все!.. Пусть будет так. Я исполню свое также. Приблизься, малютка!
Ганс, еще дрожавший от нервного гнева, который заставил его только что отбиваться от рук солдат, приблизился, однако, без колебания к начальнику. Густой бас полковника зазвучал в его ушах с неожиданной сердечностью. Он даже не взглянул, проходя мимо пламени, на человека, которого двое часовых держали за плечи и кисти рук. А между тем мальчику очень хотелось броситься на шею к узнику!.. Но нет, его большие глаза были устремлены на полковника, говорившего с ним. Он не видел и не хотел видеть никого, кроме него.
— Что ты делал в поле среди ночи? — спросил полковник.
— Я заблудился. Мои родители в деревне… там, я не знаю ее названия. Мы туда приехали вчера вечером. Когда мы легли спать, то пришли солдаты и поместились во всех углах. Я хотел посмотреть, как они устраивают лагерь… И затем я заблудился.
— Тогда?
— Тогда я увидал вдали огонь, вот там; я приблизился, чтобы спросить, как мне пройти… Но, когда я был совсем близко, то понял, что меня выгонят, если я останусь, так как в это время дурно поступали с одним человеком. Я снова ушел, и в то время меня остановили.
— Как зовут тебя?
— Меня зовут Ганс.
— У тебя только одно имя?
— Я думаю, что да.
— Как ты думаешь! Как зовут твоего отца?
— Мой отец умер, сударь!
Это было сказано так серьезно и в то же время таким простым тоном, что какое-то уважение проникло в душу солдат.
Что касается до Шульмейстера, он ничего не говорил, ни на что не смотрел и ничего больше не знал. Он жил только для того, чтобы слушать эти детские и умные слова, ударение которых часто заставляло биться его сердце.
Венд не переставал наблюдать за ним. Он пробовал подметить со стороны Шульмейстера какой-нибудь жест и взгляд, который можно было бы принять за условный сигнал или совет, относящийся к ребенку. Но он не мог доказать, что заметил хотя одно малейшее, подозрительное движение.
— Послушай, малютка, я очень хотел бы верить, что ты там рассказываешь; но, видишь ли, ты должен сказать мне правду, как честный мальчик, каким ты мне показался…
— Да, сударь.
— Откуда ты приехал с твоими родителями, когда явился в эту страну?
— Мы приехали из Оффенбурга.
— Это на опушке Черного Леса, в стороне Рейна… следовательно, не очень далеко от границы. Вы должны часто видеть там французов?
Ганс почувствовал в этот момент, как легкое розовое облако покрыло ему щеки. Однако его ясные глаза, устремленные на радушное лицо полковника, не опустились. Едва заметное миганье век выдавало его волнение.
— Может быть, и видят, когда их знают, — ответил он.
— Ты не знаешь их?
— Может быть, да, но я этого наверно не знаю.
— Когда говорят в твоем присутствии по-французски, понимаешь ли ты?
— Как это, сударь, когда говорят по-французски?..
— Ну, так, вот как! Слушай хорошенько, что я буду говорить…
Все глаза, так сказать, остановились на глазах ребенка, чтобы уловить малейший проблеск понимания. Венд перестал смотреть на Шульмейстера. Шульмейстер сам устремил свой взгляд на маленькую белокурую головку.
Полковник очень медленно произнес по-французски следующие слова: «Ты мне сказал, что у тебя нет более отца? Твоя мать тоже умерла, не правда ли?»
По счастью, Ганс приготовился к вопросу, сделанному, чтобы его смутить. Правда, бедный ребенок не ожидал, что он будет столь жестоким; но в его жизни уже было столько разной печали и у него было достаточно отваги, чтобы сдержать свое волнение. Затем он чувствовал около себя второго отца, которого он любил, этого покровителя, нуждающегося теперь в покровительстве. Он взглянул в лицо полковника и ответил по-немецки:
— Это очень нежные слова, но я не знаю, что они выражают.
Едва сдерживаемый шепот пробежал по рядам солдат. Полковник, дурно скрывая под грубой манерой свои угрызения за испытания ребенка, пожал плечами, оборачиваясь к своим поручикам:
— Я спрашиваю вас, способен ли ребенок, который в состоянии понимать то, что я сказал, на подобное притворство!
Но Венд не был с этим согласен, потому что он уловил на лице Шульмейстера радужное отражение глубокой, с трудом удерживаемой радости.
Он медленно приблизился к своему начальнику, и Шульмейстер понял, что мучение еще не окончилось.
— Позвольте мне сделать еще одно испытание, полковник? — спросил совсем тихо доносчик.
— Как! То, которое мы только что сделали, вам недостаточно, сударь?.. Что же вам нужно более? Да полно вам! Я не допускаю ни малейшего сомнения, но делайте, что хотите.
Венд, ничего не говоря, вмешался в группу офицеров, между тем как полковник с жестом плохо скрываемого сострадания, казалось, более не интересовался опытом.
Прошло несколько секунд. Затем поручик подошел прямо к ребенку, как будто ему было поручено говорить после общего совещания, и сказал ему самым естественным тоном, но по-французски:
— Хорошо! Иди, малютка, ты можешь отправляться!..
Ганс посмотрел на него, подняв ресницы с вопросительным видом, и не двинулся с места.
— Надо быть бессердечным, чтобы упорствовать!.. — произнес сквозь зубы полковник.
Но он решил не стеснять своего подчиненного и довольствовался тем, что следил глазами за происходившим.
Венд положил руку на плечо Ганса, который сделал быстрое движение, чтобы отодвинуться от него.