В назначенный день общество, собравшееся в магазине «Золотые ножницы», было особенно избранным и блестящим.
Неожиданно в дверях показался ливрейный лакей и громко произнес:
— Княгиня Сариа приказала сказать, что она завтра отправляется в Вену, а сегодня заедет, чтоб посмотреть, готовы ли ее заказы.
— Хорошо, — ответила Шарлотта, — все готово и уложено в трех картонках.
Имя княгини Сариа тотчас послужило предметом общего разговора.
— Неужели красавица Полина нас покидает? — произнес чей-то голос, и со всех сторон посыпались замечания, догадки, предположения относительно отъезда одной из звезд миланского света.
Княгиня Полина Сариа была молодая богатая аристократка. Три года тому назад, после смерти мужа, она поселилась в своем родном городе Милане благодаря тому, что ее муж, знатный венгерский магнат, скомпрометировал себя участием в заговоре против австрийского правительства и его крупные поместья были секвестрованы, а следовательно, ей нельзя было оставаться в Вене. Несмотря на всю ее очаровательность, грацию и любезность, княгиня отличалась гордостью, и ее упрекали, что, вкусив прелестей венского света, она надменно презирала свое родное миланское общество. Но, в сущности, удаленная из столицы за чужую вину и слишком умная, чтобы на это громко жаловаться, княгиня Сариа решилась вести в Милане жизнь по своему желанию.
Она посещала и приглашала кого хотела и отворачивалась от глупых, скучных людей, а вместе с тем светские сплетни не могли набросить на нее ни малейшей тени какой-нибудь скандальной истории. Поддерживая постоянную переписку с князем Меттернихом и эрцгерцогиней Софией, она в то же время выражалась об официальных венских сферах так смело и независимо, что ее подозревали в двойной игре. Но она не обращала внимания на все толки и как только появлялась в светских гостиных, то все прикусывали языки перед ее привлекательной красотой, любезным обращением и остроумной речью. Ее черные глаза так ярко сверкали, что, по словам графа Бальди, безуспешно ухаживавшего за ней три года, его уродство стушевывалось под ее лучезарными взорами.
Неудивительно, что известие об отъезде княгини Сариа всполошило сливки миланского общества.
— Уверяют, что с нее сняли опалу, — говорила одна из посетительниц магазина «Золотые ножницы».
— А разве она была в опале? — спрашивала другая.
— Я ничего не понимаю в ее истории, — отвечала третья.
— Говорят, что она выходит замуж, — заметила четвертая.
— И за князя Меттерниха, — воскликнула пятая, — он, к ее счастью, овдовел.
— Я не люблю таких гордячек, — произнесла гнусливым голосом графиня Скатти, — разговаривая с вами, она словно дарит вас милостью.
— Поэтому-то она так часто и говорит с графом Бальди, — иронически заметила маркиза Руга.
— Это клевета, — неожиданно раздался мужской голос, и все с удивлением взглянули на говорившего.
Это был молодой, скромный юноша, который до тех пор почти скрывался за пышными юбками пожилой аристократки, вокруг которой он вертелся.
— Асканио! — произнесла она строгим тоном, но, по-видимому, мнение юноши разделялось и другими.
— Княгиня Сариа слишком умная и благородная женщина, чтоб терять время на светские интрига, — сказал Луиджи Порта. — Если она действительно возвращается в Вену, то вы увидите, что весь мир заговорит о ней.
— Как вы восторгаетесь ею! — промолвила маркиза Герарда тоном выговора. — Мне пора ехать, а вы, вероятно, Луиджио, будете ждать княгиню Сариа.
— Нисколько. Я провожу вас, если позволите.
И маркиза удалилась со своим кавалером.
Мало-помалу магазин начал пустеть, и вскоре остались только две или три клиентки. Но зато явился новый посетитель — патер.
II
Паспорт
Аббат Галотти был типичным патером: здоровый, полный, обходительный, он ничем не напоминал, кроме одежды, своего сана. После окончательного падения Французской империи и возвращения австрийцев в Милан многие из духовных лиц сделались активными агентами австрийского правительства. В их числе находился Галотти. Он не питал глубокой ненависти к тем или другим чужестранцам, но находил, что лучше служить австрийцам и пользоваться их милостями, чем компрометировать себя дружбой с французами. Он добился официальной должности, хотя не очень важной, а именно, секретаря провинциального совета, он умел оказывать услуги и в этом скромном звании. Он бывал всюду и знал всех. Ловкий, вкрадчивый, он доставлял необходимые сведения сильным мира сего и производил поборы со слабых; но все это делал мягко, нежно, не возбуждая неприятностей.
Он вошел в магазин «Золотые ножницы», когда все посетительницы покидали его, и, обратившись к Шарлотте, задал ей целый ряд вопросов:
— Вы просили в канцелярии паспорт? Вы отправляетесь в Австрию по делам торговли или по семейным обстоятельствам? Вы едете одна или вдвоем? Надолго ли вы отправляетесь? Какой вы поедете дорогой? В каких городах вы остановитесь?
Молодая девушка сначала смутилась, но потом воскликнула со смехом:
— Неужели надо отвечать на все ваши вопросы? Еще неизвестно, когда я поеду. Я заранее попросила паспорт, чтоб он был готов на всякий случай.
Аббат был удивлен, даже опечален этим ответом.
— Я очень сожалею, — произнес он, — но вы, кажется, не знаете, что императорское правительство не может выдавать условных паспортов. Конечно, такие паспорта были бы удобны, но в последнее время много паспортов затерялось, и потом они очутились в чужих руках. На этом основании его высочество вице-король приказал не выдавать иначе паспорта, как лицам известным и на известную надобность.
Шарлотта снова смутилась.
— Однако, — ответила она, — я не понимаю, как паспорт, выданный на имя белошвейки г-жи Лолив, может нарушить общественный порядок.
— Все возможно. Во всяком случае вы получите паспорт только при условии, что вы определите время, когда им воспользуетесь.
Молодая девушка прикусила себе губу и после минутного размышления сказала:
— Хорошо, я постараюсь выехать в семидневный срок, так как, по-видимому, не паспорта выдаются для путешественников, а путешественники созданы для паспортов.
— Я понимаю, что эти порядки удивляют чужестранцев, — заметил с улыбкой патер. — Вы, кажется, француженка?
— Парижанка.