— Посмотрите, какой нежной грацией отличается эрцгерцогиня София. А видали ли вы когда-нибудь более красивую женщину, чем другая невестка императора, Мария-Анна?
Несмотря на свой либерализм, Лефран должен был согласиться со справедливостью этого замечания представителя австрийской реакции.
— А кто эта дама, говорящая с обеими эрцгерцогинями? — спросил он.
— Графиня Шпигель и баронесса Кинская, обе говорят с ними, а потому я не знаю, про которую вы говорите.
— Ни про ту, ни про другую.
— Ах, это княгиня Сариа.
— Княгиня, должно быть, странная женщина, она живет со мной в одном доме, и за нею постоянно следит полиция.
— Вы, должно быть, ошибаетесь? Княгиня Сариа — близкий друг канцлера и эрцгерцогини Софии.
— Я не могу ошибаться. Например, сегодня прибывшие с нею из Италии две дамы уехали обратно, и не успел увозивший их экипаж исчезнуть из вида, как в отеле поднялась суматоха и полиция стала упрекать хозяина, что он не предупредил ее об отъезде этих лиц. Вообще странные дела творятся в этом отеле, и я долго не мог добиться присланных вами карточек для посещения музея на том основании, что будто бы они прежде должны быть представлены в полицию. Неужели таковы венские обычаи?
Генц был очевидно смущен этим вопросом и довольно неловко стал объяснять своему собеседнику, почему австрийское правительство считало нужным подвергать жителей Вены и даже иностранцев многочисленным неприятным стеснениям ввиду обеспечения порядка и общественной безопасности.
Княгиня Сариа, которая возбудила этот разговор между почтенным тайным советником и французским журналистом, сидела, как на иголках. Днем она сама отправилась к графу Зедельницкому и так обворожила его своей красотой и любезностью, что получила от него приказ о помиловании Фабио, а затем она готовилась сделать решительный шаг в той смелой игре, которую она вела с канцлером, поэтому неудивительно, что она не обращала никакого внимания на происходившие вокруг нее светские разговоры.
— По-видимому, лорд Каули угостит нас сегодня игрой Тальберга и пением Пасты, — сказала с восторгом баронесса Кинская.
— Я нимало не интересуюсь услышать эту актерку, — презрительно заметила графиня Шпигель.
— Я думала, что Паста певица, — застенчиво промолвила сидевшая рядом молодая девушка.
— Действительно, многие полагают, что она поет и даже прекрасно, но в сущности она мычит. Впрочем, и актерка-то она небольшая и умеет только эффектно драпироваться, хотя походит скорее на статую, чем на женщину.
— Какая вы злая, моя добрая графиня! — заметила со смехом эрцгерцогиня София.
— Не все с вами согласны, — сказала баронесса Кинская, — ведь недаром директор оперы платил ей десять тысяч флоринов за пятьдесят представлений.
— Это доказывает только глупость венской публики, которая бросается на всякую новинку.
— Я совершенно согласна с баронессой, — произнесла эрцгерцогиня, — если наш любезный хозяин угощает нас сегодня ее пением, то она, должно быть, первая певица в свете.
— Во всяком случае, до завтрашнего утра, ваше высочество! — ехидно заметила графиня Шпигель, и все вокруг засмеялись.
— Подойдите к нам, кардинал, — воскликнула эрцгерцогиня, увидев стоявшего вблизи папского легата Альбани, — мы здесь очень нуждаемся в христианской проповеди любви к ближнему…
— Помилуйте, ваше высочество, — отвечал ловкий кардинал, почтительно кланяясь, — вы служите олицетворением этой христианской любви, но, насколько я слышал, речь идет об актрисе.
— Да.
— В таком случае я предъявляю отвод.
И лицемерный прелат удалился в сторону, а присутствовавший при этой сцене эрцгерцог Карл сказал вполголоса своему соседу генералу Бельяру:
— Почтенный прелат, вероятно, забывает, что он не только прелат, но и посланник, а дипломаты гаеры, как и актеры. К тому же не к лицу ему здесь кичиться своим религиозным фанатизмом, ведь он пользуется гостеприимством еретика.
Между тем Альбани подошел к Меттерниху и, поздоровавшись с ним, сказал:
— Я очень рад, что встретился с вами, ваша светлость, я имею сообщить вам важную новость. Его святейшество папа поручил мне предложить вам от его имени кардинальскую шляпу.
— Я вас не понимаю, — отвечал канцлер, действительно вне себя от удивления.
— Тут нет ничего странного, — продолжал Альбани, — вы недавно при мне говорили, что любите более всего красный цвет, и я тотчас об этом сообщил его святейшеству, а он ответил, что с удовольствием увидел бы вас в числе кардиналов.
— Извините меня, господин прелат, — ответил с улыбкой Меттерних, — но я плохой богослов и не гожусь в кардиналы.
— Это ничего. Можно быть кардиналом, не отличаясь богословскими познаниями.
— Нет, право, — отвечал канцлер, — не могу же я постоянно маскироваться, и то мне приходится, отправляясь на Пресбургский сейм, надевать венгерский гусарский мундир, а тут вы еще хотите, чтоб я являлся в кардинальской шляпе, к тому же вам, вероятно, известно, что я вскоре женюсь.
— Это дело другое, — возразил папский легат, очевидно недовольный результатами своей беседы, — его святейшество будет очень сожалеть!
— Не правда ли, ваше величество, — сказал Меттерних, обращаясь к эрцгерцогу Карлу, который слышал их разговор с легатом, — ведь я был бы смешным кардиналом?
— Нисколько, — отвечал старый фельдмаршал с иронической улыбкой.
Отойдя в сторону с генералом Бельяром, он прибавил вполголоса:
— А что я вам говорил: Альбани не хотел говорить об актрисах, а сам предложил канцлеру разыграть такую сцену переодевания, какую вряд ли можно видеть и в театре. Тонкие дипломаты эти итальянцы. И когда подумаешь, что вы, французы, сражались с нами и еще, быть может, готовы сражаться из-за итальянцев…
— Италия не в Ватикане, — заметил Бельяр.
— Вы правы, она в Капитолии, — отвечал эрцгерцог.
В эту минуту у входа в гостиную произошло движение, и масса мундиров раздалась на обе стороны, чтобы, очевидно, пропустить кого-то.
— Пойдемте в театральный зал, — сказала эрцгерцогиня София, — кажется, приехал император. Не правда ли, княгиня? — сказала она, обращаясь к Полине.
— Извините, ваше высочество, — отвечала княгиня Сариа дрожащим голосом, — это не император, а герцог Рейхштадтский.
Услыхав это имя, сидевшая рядом с нею молодая девушка в белом кисейном платье устремила глаза на дверь и тихо промолвила:
— Какой он бледный!
Это была Гермина Меттерних.
IV
Дебют герцога Рейхштадтского