Но даже этот хорек растерялся, когда увидел присланный За Калягиным автомобиль. Старая «волга» исчезла, словно ее не было и в помине. У подъезда ждал сверкающий лаком «зил». И пусть западным туристам он мог показаться точной копией американских лимузинов двадцатилетней давности; здесь, в России, он символизировал высшую власть.
Зина Потапова тщательно прибралась в квартире Калягина, позвонила в прачечную, чтобы забрали выгладить один из его костюмов. Какие бы чувства она ни испытывала, вычищая грязь за хозяевами жизни, работала Зина, как и всякая простая русская женщина, на совесть. Она считала, что домработницы на то и существуют, чтобы министры жили в чистоте и аккуратно одевались. Каждому свое. Кто не работает, тот не ест.
Правда, в глубине души она понимала, что стоит бросить вкалывать, как тут же за ней придут и заставят работать. Но она старалась об этом не думать.
Скоро она уйдет на пенсию, и все забудется. Если, конечно, не умрет раньше. Впрочем, Зина не рассчитывала дотянуть до старости — советский образ жизни не располагал к этому. Она давно заметила, что ее подруги, попав в больницу с одной хворобой, выписывались оттуда сразу с несколькими. Поэтому Зина твердо решила ни в коем случае не дать затянуть себя ни на больничную койку, ни на тюремную.
Может, эта отчаянная решимость помогала ей, когда она вошла в спальню министра, взяла с тумбочки будильник и, отклеив с его подставки бумажную полоску, сунула ее в носок. Лично она считала подобную предосторожность лишней, просто сделала так, как учили.
Время ее выхода из здания надлежащим образом зафиксировали дежурный в вестибюле, постовой у ворот и топтуны в штатском, прогуливающиеся вдоль автомобильной стоянки. Но поглощенная своими мыслями, Зина Потапова даже не заметила этого. Дело было в том, что вчера вечером в ее гастроном завезли помидоры, и она рассчитывала успеть занять очередь.
Челядь расшаркалась и покинула кабинет, оставив Калягина наедине с генеральным секретарем. Между ними на столе стояли две бутылки минеральной воды. Калягин старался незаметно перевести дух после длинной лестницы. Одним взглядом он охватил батарею разноцветных телефонов, ряд телевизионных мониторов, государственный флаг (портрет Ленина отсутствовал!) и чистый стол — ни бумаг, ни папок на нем не было. Крупная лысоватая голова наклонилась, приветствуя.
— Я удовлетворен вашей работой. — Голос прозвучал мягко, певуче, с легким южным акцентом. Обманчивый был голос. — Я имею в виду увеличение выпуска микротехнологической продукции. Это как раз то, в чем мы сейчас остро нуждаемся. Вы, конечно, знаете, насколько мы отстаем от капиталистических стран в этой области? — Левая бровь вопросительно изогнулась.
— Конечно, — произнес Калягин свое первое слово в этом кабинете.
— Ваши результаты и ваши планы впечатляют. Надеюсь, что они будут успешно реализованы. Во всяком случае, — губы секретаря скривились в брезгливой гримасе, — во всяком случае, более успешно, чем обещания некоторых из ваших коллег.
Калягин начал подозревать, что ему вовсе не обязательно отвечать. Генеральный секретарь обожал монологи и, Бог свидетель, умел говорить. Всего восемь лет понадобилось ему, чтобы расчистить языком путь из захолустья в столицу. Завидное красноречие.
Генсек откинулся в кресле. Калягин заметил усталость в его глазах.
— Я хочу прочесть вам небольшую лекцию, мой друг, пользуясь тем, что вы оказались здесь и у меня выдалась свободная минутка. В этом кабинете принято читать лекции, так было всегда. Вам, разумеется, известны наши слабые места. Это — низкая культура, неумение руководить, поголовная коррупция.
Калягин сглотнул под испытующим взглядом секретаря. На его глазах переписывалась история. И остальные знали о пороках партии, но так свободно говорил о них вслух только новый генсек. То ли почудилось Калягину, то ли наяву он услышал за окнами отдаленный сигнал милицейской сирены.
Трудно было не поддаться обаянию этого человека — слишком уж он отличался от своих предшественников: косноязычного Брежнева и стоящего одной ногой в Кремлевской стене Черненко. После их правления оставался один путь — наверх, ибо катиться вниз было уже некуда.
— Вы знаете, что я уже предпринял кое-какие меры. Учтите, это только начало.
Генеральный секретарь поднялся и двинулся вокруг стола. На секунду Калягину показалось, что навстречу ему вперевалку идет невесть откуда взявшийся в этом кабинете простой русский мужик. Неладно скроенный, но крепко сшитый. Уверенный в себе.