- Хорошо, хорошо, верю.
- На самом деле это очень легко, Филипп, - она буквально проглотила мое имя, - вам просто следует понять, в чем тут дело.
Ну, тут я предложил снять для неё другой номер, но, как я и боялся, она не хотела даже слушать об этом.
- В конце концов, милый, - и это слово пробудило во мне ужасные воспоминания о том, как я в Техасе занимался сексом с кондиционером, - ведь наша легенда состоит в том, что вы пытаетесь меня соблазнить. Я обязательно должна остаться на ночь, версия будет выглядеть недостаточно убедительно.
Я огляделся, как затравленный хорек. Было совершенно очевидно, что единственное стоявшее в комнате кресло весьма далеко от комфортабельного места для ночлега и кроме того стало до боли очевидно, что она имеет в виду. Я оказался в чертовски неудобной ситуации - ведь не мог же я сказать ей, что не хочу её ни за что. Полагаю, что я брезглив, или сердце у меня такое...
Пока она раздевалась, приложив при этом максимум усилий, чтобы не возбуждать меня, я высыпал на лысую голову Руперта Квина все известные мне ругательства. Я точно знал, что это он подстроил. Запер меня с этой трансатлантической сексуальной маньячкой - наверняка рассказал ей, какой я любвеобильный парень. Или мог даже предположить, что я гомосексуалист и предложил ей проверить эту теорию.
Однако единственной особенностью моей сексуальной жизни, о которой она смогла бы доложить, было настойчивое желание выключить весь свет. Пока я не видел её лица и до тех пор, пока она лежала спокойно, все оказалось не так плохо, как я опасался. Она была высокой и гибкой, как большинство женщин государственных служащих, и шестой отдел наверняка хотел использовать на всю катушку все деньги, потраченные на меня - я даже пошутил и отправил им счет за "исполнение дополнительных обязанностей", хотя точно знал, что зря потратился на почтовые расходы.
Одно воспоминание об Эллисон - именно так её звали - заставляло меня похолодеть от страха, так что я даже не заметил, что мы прибыли в Орли, пока стюардесса не сказала об этом. Я задумчиво нащупал поясной ремень своего кресла. А что если "оно" получило такое удовольствие в Сен-Тропезе, что ухитрилось сделать так, чтобы второй раз встретиться со мной для получения отчета? Нет, теперь у меня была отговорка, ведь заранее предупрежден - значит вооружен. Я неожиданно схватил малоприятный триппер после глупой и пьяной ночи, проведенной в Адене, и хотя это не представляло абсолютно никакой опасности для меня самого, мне пожалуй не следовало подвергать риску другого члена Специальной Службы Ее Величества. Это позволило бы назойливой Эллисон остаться в полном здравии.
Пока такси везло меня в Париж, начался небольшой дождь. Мягкий летний европейский дождь мне всегда нравился. Довольно долго я не видел дождя и моя бедная английская душа истосковалась по нему. Я даже постоял несколько минут перед входом в отель на Елисейских полях, пока у меня не намокло лицо. Париж совершенно не изменился. Все такие же симпатичные здания, ужа давно и сильно нуждающиеся в покраске. Все те же деревья, торчащие прямо из мостовой. Все та же заразительная веселая атмосфера, о которой вы знаете, что она так же фальшива, как улыбка проститутки, но которая каждый раз поддевает вас на крючок. Париж - это столица романтики. Париж моей нелепо растраченной юности, Париж воспоминаний.
Отель был предназначен для американцев и потому чудовищно дорог. Правда, для меня все это не имело значения, так как Лондон платил, а американцы действительно настаивали на том, чтобы ванны работали и в комнатах убирали достаточно часто. И обслуживание здесь было раза в три быстрее чем в любом таком же отеле для французов.
После того, как я принял ванну и с наслаждением побрился с горячей водой - у нас на вилле горячую воду приходилось греть самим - я спустился в отделанном дубовыми панелями лифте фирмы "Уэйгуд Отис" на первый этаж. Но уже на средине тройного "Глена Моранди" у меня над ухом раздался хорошо знакомый неприятный голос.
- Мир тесен, верно, приятель?
Позади меня стоял, вытянувшись во все свои шесть футов и три дюйма и украшенный детскими желтыми кудряшками Деррик Килмари, седьмой граф Тригарет, лучший друг всех титулованных домов Великобритании и известный сутенер. Он долго тряс мою руку, зажав её в своих лапах с грязными ногтями и пятнами от никотина. Если не считать моей матери, никто не смог бы удивить меня больше.
Он заказал выпивку и бармен торопливо, как армейский ординарец, кинулся выполнять заказ. Было очевидно, что сифилитическая слава его семейства распространена повсюду. Пара глуповатых американцев, муж и жена, где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью, по внешнему виду со Среднего Запада и очень богатых, придвинулись ближе, чтобы поймать несколько драгоценных слов, могущих сорваться с этих ангельских губ. Я допил свою выпивку как лекарство, чтобы немного оправиться от шока.
- Рикки, неужели это ты? - Он печально посмотрел на меня и задумчиво пососал оливку.
- Боюсь, что это так, дорогой мой Филипп. Можно сказать, что они схватили меня за яйца. - Американская пара отпрянула с вполне понятным ужасом, британская аристократия обманула их ожидания, но зато им будет о чем порассказать в Детройте. Килмари был одет в то, что он сам определял как "деловой наряд для среднего класса". На нем был темный костюм в тонкую белую полоску, жилет с золотой цепочкой, острый как бритва воротничок и галстук старой школы, той самой старой школы, из которой его вполне резонно исключили. Так как он любил ходить одетым в розовато-лиловый шелк с галстуками, похожими на листву джунглей, в башмаках, сделанных из ослепительно сверкающей замши, видно было, что он чувствует себя более чем неудобно.
Краткая биография Деррика Вильяма Генри Фитцуоррена Килмари, седьмого графа Тригарета (Корнуолл).
Я впервые встретил его, когда нам обоим было по двадцать одному году, во время просмотра кинофильма о гомосексуалистах в одном из подвалов Челси. Каким-то образом мы познакомились, главным образом благодаря тому, что у нас оказались общие друзья. Рикки получил свой титул и ещё кое-какую мелочь в 23 года. Какое-то время он провел в гвардии, из которой его без особого шума уволили, и в результате оказался совершенно неготовым к тому, чтобы зарабатывать себе на жизнь в том мрачном мире, где он являлся ходячим анахронизмом. Единственным его талантом были аристократические грехи.
Марихуана и девочки в Итоне. Порнографические фотографии, всевозможные наркотики и пташки для всяческих причуд в Оксфорде (где он продержался два семестра), из которого, как я сделал вывод, набирают недорослей в гвардию. Рикки был просто создан, чтобы поставлять то, о чем нельзя говорить вслух, так как он умел сделать все это весьма респектабельным.
Его последним и наиболее доходным предприятием к моменту нашей встречи явилась поставка девочек в соответствующие дома. Он начал с одной, которую звали Патси Дремминг и которая повидала потолки практически в каждой спальне каждого солидного дома в Англии, пока не стала манекенщицей. И следовал за ней вплоть до её отъезда с каким-то другим покровителем. Схема действий у него была чрезвычайно проста, хотя следовать ей было достаточно трудно. Нужно было найти девушку, готовую за деньги делать что-угодно, но ещё не проститутку. Выглядеть та должна была лет примерно на пятнадцать. Дать ей несколько уроков произношения, чтобы избавить от акцента Ист-энда. Вложить в её крошечные мозги несколько граммов культуры. Убедиться в том, что она умеет держать нож. Почаще мыть её и хорошо одевать. Ввести в богатые семейства и в круг своих аристократических знакомых. Собирать тридцать процентов, положенных посреднику.
Молоденькие девушки, входившие в сферу интересов Рикки, зарабатывали неплохие деньги, и то, что составляло необлагаемые налогом тридцать процентов, плюс то, что ему удавалось по-приятельски вымогать, позволяло Рикки достаточно неплохо держаться. Он даже владел паями в трех казино и занимался спекуляциями недвижимостью, путешествуя от Нассау до Сардинии. И вот теперь этот беспутный, едва волочащий ноги (он весил, должно быть, около пятнадцати стоунов* и не весь этот вес состоял из мышц) великосветский сводник с прогнившими мозгами оказался со мной в одной команде. Я слегка хихикнул, представив себе Квина, прижигающего старину Рикки каленым железом и посмеиваясь спрашивающего, сколько лет тот занимается тем, что поставляет девочек.