— Верно, — сказала Сара. — Хорошее платье вышло бы для твоей жены, Цезарь.
— Да, мисс Салли! — вскрикнул восхищенный слуга. — У старой Дины сердце запрыгало бы от радости — очень хороший ситец.
— В таком платье Дина будет совсем как радуга, — добродушно вставил разносчик.
Цезарь жадными глазами смотрел на свою молодую госпожу, пока она не спросила у Гарви, сколько он хочет за ситец.
— Смотря с кого, — ответил разносчик.
— Сколько? — повторила удивленная Сара.
— Судя по тому, кто покупатель; для моей приятельницы Дины отдам за четыре шиллинга.
— Это слишком дорого, — сказала Сара, выбирая что-то еще для себя.
— Огромная цена за простой ситец, мистер Бёрч! — проворчал Цезарь, снова выронив края тюка.
— Тогда, скажем, три, если вам это больше нравится, — продолжал разносчик.
— Конечно, нравится больше, — с довольной улыбкой проговорил Цезарь и опять раскрыл тюк. — Мисс Салли нравится три шиллинга, если она дает, и четыре — если получает.
Торг был тут же заключен, но, когда ситец измерили, оказалось, что до десяти ярдов, нужных на рост Дины, немного недостает. Впрочем, опытный торговец ловко вытянул материю до желаемой длины, да еще добавил яркую ленту в тон, и Цезарь поспешил уйти, чтобы порадовать обновкой свою почтенную подругу.
Во время легкой суматохи, вызванной завершением сделки, капитан Уортон отважился снова отодвинуть штору и теперь, стоя у всех на виду, спросил у разносчика, начавшего собирать свои товары, когда тот вышел из города.
— На рассвете, — последовал ответ.
— Так поздно? — изумился капитан, но тотчас спохватился и продолжал уже более спокойно: — И вам удалось в такой поздний час пройти мимо пикетчиков?
— Удалось, — коротко ответил Бёрч.
— Наверное, Гарви, вас теперь знают многие офицеры британской армии, — многозначительно улыбаясь, сказала Сара.
— Кое-кого из них и я знаю в лицо, — заметил Бёрч и, обводя комнату глазами, посмотрел на капитана Уортона, потом на миг задержал взгляд на лице мистера Харпера.
Мистер Уортон напряженно вслушивался в разговор; он совсем забыл о своем напускном равнодушии и так волновался, что раздавил куски чашки, которую столь усердно старался склеить. Когда разносчик затягивал на своем тюке последний узел, мистер Уортон вдруг спросил:
— Неужели враг снова начнет нас беспокоить?
— Кого вы называете врагом? — спросил разносчик и, выпрямившись, в упор посмотрел на мистера Уортона, который смутился и тут же опустил глаза.
— Всякого, кто нарушает наш покой, — вставила мисс Пейтон, заметив, что мистер Уортон не знает, что ответить. — Ну, а королевские войска уже двинулись с Юга?
— Весьма вероятно, что скоро двинутся, — ответил Бёрч, подняв с пола свой тюк и собираясь уходить.
— А континентальные войска, — тихим голосом продолжала мисс Пейтон, — скажите, континентальные войска находятся здесь, в Вест-Честере?
Гарви хотел сказать что-то в ответ, но открылась дверь, и появился Цезарь вместе со своей восхищенной супругой.
Короткие курчавые волосы Цезаря поседели с годами, и это придавало ему особенно почтенный вид. Долгое и усердное применение гребенки выпрямило кудряшки надо лбом, и теперь его волосы стояли стоймя, как щетина, прибавляя ему добрых два дюйма роста. Его черная, в молодости лоснившаяся кожа потеряла блеск и стала темно-коричневой. Глаза, расставленные чересчур широко, были невелики и светились добротой, и лишь изредка, когда он чувствовал себя обиженным, их выражение менялось; впрочем, сейчас они, казалось, плясали от восторга. Нос Цезаря в избытке обладал всеми необходимыми для обоняния свойствами, при этом с редкой скромностью не выпячивался вперед; ноздри были весьма объемисты, однако они не вытеснили щек. Непомерно велик был и рот, но двойной ряд жемчужных зубов примирял с этим недостатком. Цезарь был малого роста, мы сказали бы — он был квадратный, если бы углы и линии его фигуры отличались хоть какой-нибудь геометрической симметрией. Руки у него были длинные и мускулистые, с жилистыми кистями, серовато-черного цвета на тыльной стороне и линяло-розового на ладонях. Но пуще всего разгулялась природа, проявив свой капризный нрав, когда создавала его ноги. Тут уж она и вовсе безрассудно использовала материал. Икры находились не сзади и не спереди, а скорее сбоку и слишком высоко, так что казалось непонятным, как у него сгибаются колени. Если считать, что ступни — это фундамент, на котором покоится туловище, то на них Цезарь не имел причин сетовать; впрочем, они были повернуты к центру, и порой могло показаться, что их обладатель ходит задом наперед. Но какие бы недостатки ни обнаружил в его телосложении скульптор, сердце Цезаря Томпсона помещалось на своем месте, и мы не сомневаемся, что размеры его были такими, как это положено.