Первая проба пера, которой дебютировал Купер, роман «Предосторожность» (1820) давно заслуженно забыт и представляет теперь лишь чисто библиографический интерес. Это было бледное подражание английским нравоучительным бытовым романам; ни место действия (английская провинция), ни заурядные персонажи «Предосторожности» не были отмечены печатью самобытности, столь характерной для Купера-художника. Но этот опыт не пропал даром: он показал Куперу, как не надо писать. В своем романе «Шпион, или Повесть о нейтральной территории» (1821) он обратился к самому драматическому периоду национальной истории — к переломному этапу Войны за независимость, выбрав местом действия хорошо знакомую ему, как и многим его читателям, округу штата Нью-Йорк. Как вспоминал он впоследствии в предисловии к изданию 1831 года, наполовину закончив роман, он надолго приостановил работу: слишком сомнительной казалась ему попытка заинтересовать патриотическим американским сюжетом читателей, привыкших питаться английской беллетристикой. Успех «Шпиона» рассеял эти сомнения, окрылил Купера и стал важной вехой в истории американского романа.
В 1823 году вышли в свет «Пионеры, или Истоки Сусквеганны» — первое произведение замечательной пенталогии, известной под общим названием «Истории Кожаного Чулка» (по прозвищу главного героя). Над этой пенталогией Купер работал в разные периоды жизни, с начала 20-х годов до 1841 года. Роман «Последний из могикан», входящий в состав настоящего издания, представляет собой одну из частей эпопеи, которая по праву считается шедевром Купера.
За «Пионерами» последовал первый из «морских» романов Купера — «Лоцман» (1824), действие которого, как и в «Шпионе», развертывалось во времена Войны за независимость, а главным героем был знаменитый командир американского военно-морского флота Поль Джонс, нанесший ряд сокрушительных поражений англичанам и воспетый в свое время американским поэтом-демократом Филипом Френо.
Купер чувствовал себя на подъеме. Он пишет одну книгу за другой, экспериментирует, пробуя силы в различных жанрах; его романы завоевывают широкую читательскую публику и в Европе: перепечатываются в Англии и переводятся на большинство европейских языков.
Купер радовался тому, что его романы и в переводе сохраняют свою жизненность; «позвольте Вам заметить, сударыня, что если книга продолжает высоко держать голову после того, как она была отдана на милость французского переводчика, то это значит, что в ней есть кости и мускулы»[7], — шутливо писал он своей приятельнице миссис Джей.
На протяжении первого десятилетия писательской деятельности Купера воодушевляла уверенность в его единстве с общественным мнением Америки. Размышляя об ответственной миссии писателя, он видел свою задачу в том, чтобы «пробудить спящие таланты нации»[8] (письмо Ричарду Генри Дейна от 14 апреля 1823 г.). «Моя цель, — писал он позже, — духовная независимость…» Америки; «и если я смогу сойти в могилу с мыслью, что хоть немногим способствовал достижению этой цели, я буду утешаться сознанием, что не был бесполезен среди моих сверстников»[9] (письмо Сэмюэлю Картеру Холлу от 21 мая 1831 г.).
Живой отклик, который встретили у него на родине его романы, вдохновленные идеалами освободительной войны 1775–1783 годов, укреплял его надежды на то, что Америка стоит на верном историческом пути. Он гордился, что по праву рождения связан с «этой славной страной, которая скоро будет, — я мог бы сказать, которая уже стала, — образцом для мудрых и добрых людей в любом краю»[10].
Эти строки были написаны во Франции, где Купер с 1826 по 1833 год занимал пост американского консула в Лионе. Должность эта была номинальной. Писатель жил со своею семьей в Париже, в центре политических бурь начала 30-х годов[11]. Он много путешествовал и по другим странам Европы, внимательно следя за событиями, сопоставляя социально-исторический опыт Старого Света с опытом своей страны. Первым литературным итогом этих раздумий был цикл «европейских» романов Купера: «Браво» (1831), «Гейденмауэр» (1832) и «Палач» (1833). Первый из них вызвал восторженный отзыв Белинского: «…какие лица, какие характеры! как сроднилась с ними душа моя, с какою сладкою тоскою мечтаю я о них!.. Коварная, мрачная, кинжальная политика венецианской аристократии; нравы Венеции; регата, или состязание гондольеров; убийство Антонио — все это выше всякого описания, выше всякой похвалы»[12].
10
Cooper. Letters and Journals, v. II, p. 156 (письмо Уильяму Бьюеллу Спрагу от 15 ноября 1831 г.).
11
В это время укрепились и связи Купера с представителями русской культуры. Он знакомится с русскими дипломатами Д. И. Долгоруким и И. С. Гагариным, с З. А. Волконской, Голицыными и др. и замышляет даже неосуществившуюся поездку в Россию. «Своим первым представлением в европейское общество, — вспоминал он в письме Д. И. Долгорукому 12 июля 1845 г., — я обязан вниманию русских… Встречаясь с русскими, я всякий раз находил в них друзей». — Цит. по кн.: «Неизданные письма иностранных писателей XVIII–XIX веков из ленинградских рукописных собраний». Под ред. академика М. П. Алексеева. М.-Л., Изд. — во АН СССР, 1960, с. 274.