Но изменения в высшем командовании были не только на немецкой стороне. Нужно вспомнить, что в декабре 1916 года всегда оптимистичный Жоффр был переведен на тыловую должность, а генерал Робер Нивель, так хорошо проявивший себя под Верденом, занял его место. Жоффр считал, что, начиная с 1917 года, британская армия должна играть основную роль в войне. Но Нивель высмеял эту идею. Он заявил, что французская армия самая сильная в мире и должна играть первую роль в самой большой и окончательной победе, которая уже так близка. Хотя он был намного красноречивее своего предшественника, слова его звучали в том же духе, что и у Жоффра. Но в результате своей разговорчивости он обращался к прессе куда чаще Папы Жоффра, а так как французские газеты попадали к нам в Германию, мы вполне могли узнавать из них об его намерениях. Ученые и те, кто следил за событиями того времени, помнят, что Нивель всегда был сторонником внезапного мощного и всесокрушающего наступления. Не должно было быть никаких мелких атак, но одно генеральное наступление — мощнейший прорыв. Ну, предупрежден — значит, вооружен. Мы в штабе — который уже переехал в Крейцнах — согласились, что осталось уточнить только одно — место этого великого наступления.
Тем не менее, многие идеи Нивеля были хороши. Одна из них состояла в том, что солдаты, идущие в бой, должны больше знать о целях боя. Тогда, если командир будет убит или ранен, они не останутся совершенно беспомощными, как часто бывает. Они будут знать, что им нужно делать, и продолжат бой даже без командира. Лично я считал эту идею прекрасной, особенно в сравнении с альтернативным подходом, рассматривавшим солдат как пушечное мясо. Я согласен, что очень желательно, чтобы даже солдат или сержант имел разумное представление о цели и ходе боя. Но гораздо хуже, если он получает в свои руки полный комплект директив — в письменном виде!
Другая идея Нивеля была еще разумней. Он подчеркивал большую важность фактора внезапности. Теперь фактор внезапности рассматривается как один из важнейших факторов во всей военной истории, и ни один военный ученый не стал бы возражать Нивелю в этом вопросе. Но, тем не менее, вы не добьетесь внезапности, если будете говорить о ваших планах с каждым офицером, и особенно с каждым политиком, с кем вам придется сталкиваться. Однако первые сведения о плане будущего наступления просочились к нам не из последнего источника, они попали к нам почти невероятным образом. В середине февраля 1917 года немецкая Третья армия провела местную операцию в Шампани. Целью этого наступления было лишь небольшое локальное изменение позиции, потому что в результате сентябрьских сражений 1915 года Третья армия именно на этом участке оказалась на очень неудачной территории. Наступление было успешным, немцам удалось захватить две или три мили траншей. Документы, которые были взяты не только с тел погибших и из карманов пленных, но и найденные в блиндажах, сначала прошли проверку в штабе Третьей армии, а затем были направлены в Генштаб. Один из них, обнаруженный в блиндаже управления роты, оказался очень интересным. Это был приказ по дивизии, изданный командиром 2-й французской пехотной дивизии, датированный 29 января, в котором подробно сообщалось о предстоящем в апреле генеральном наступлении на участке фронта в районе Шмен-де-Дам. [20]Для нас это было совершенно неожиданной новостью, потому что согласно не утихавшим слухам, наступление должно было произойти где-то в районе Сен-Мийеля и южнее его сквозь Лотарингию.
Я был очень взволнован, прочитав этот трофейный документ. Сначала я был склонен отрицать его достоверность. Я мог бы сказать: — Это дезинформация. Французы, ожидая нашего местного наступления, специально оставили этот приказ, чтобы сбить нас с толку. Потому этот приказ — подделка. Наступление произойдет не в районе Шмен-де-Дам, нам следует ожидать его где-то на другом участке фронта. Это казалось вполне подходящим аргументом, и я был вполне уверен, что даже если мне не удастся убедить Людендорфа в правдивости этой бумаги, я смогу поколебать его доверие к ценности приказа. Но, к сожалению, меня самого тут же поразило такое же сомнение. Вспомните, что я никогда не встречался с Нивелем, не знал ничего о нем, кроме того, что прочитал в газетах стран союзников. Первые мысли, высказанные им в этих газетах, пусть обработанные, как это всегда бывает в прессе, все равно показались мне вполне разумными. Мне и в голову бы не пришло, что он мог бы совершить что-то такое самоубийственное. Думая так, я убеждал сам себя, что все это — на самом деле уловка. Этот Нивель, говорил я себе, из тех людей, кто мне по сердцу. Внезапность? Да, союзники должны использовать внезапность. И это один из его методов — ловкий трюк, чтобы немецкое командование перебросило подкрепления не на тот участок, где он будет наступать. Потому я решил держать свои мысли при себе и даже пошел другим путем — воспринял захваченный приказ без вопросов как полностью аутентичный и предложил заранее сконцентрировать резервы за участком фронта у реки Эна. Как я ругал сам себя потом, когда узнал, насколько жестоко я ошибся! Но тогда я едва ли мог ожидать, что союзное командование на самом деле использует методы, которые могли бы родиться разве что в мозгу полного идиота.
Как бы то ни было, несколько недель я чувствовал себя счастливым. Я был убежден, что приказ — уловка, и с удовольствием наблюдал за тем, как немцы стягивают резервы на ”неправильный”, как я полагал, участок фронта. Но 5 апреля 1917 года я уже не знал, как скрыть свое возбуждение. Я узнал, что предыдущей ночью Третья армия провела рейд на том же участке фронта. Среди захваченных пленных был французский сержант, командовавший патрулем на передовой. В его кармане был найден приказ с полным боевым расписанием всех войск к северу от Эны и с целями будущего наступления, расписанными для разных корпусов!
Еще никогда планы командующего так безнадежно не были выданы противнику. Что за невероятная глупость — хранить план сражения в кармане солдата на передовой, подвергавшегося там всем опасностям со стороны поисковых партий противника! Тогда я в первый раз понял и свою глупость. Тут уже не было ошибки, потому что теперь в наши руки попали и подробности подготовки к наступлению. Было слишком поздно, чтобы я смог дезавуировать содержание плана как блеф. Я мог лишь надеяться, что смогу остановить готовящееся наступление. В противном случае, было очевидно, что эти храбрые французы будут все перебиты как кролики из пушек и пулеметов, уже поджидавших их. Ведь немцам французский план был известен не хуже, чем самим французам. [21]
21
Я заметил, что Давид Ллойд Джордж в четвертом томе своих мемуаров, по праву негодуя по поводу утечки французских военных планов к немцам, предполагает измену. Могу заверить, что здесь он ошибается. Это была невероятная глупость, но не умышленная измена. Я это точно знаю. В то же время я должен сказать, что мы часто получали сведения большой важности из столиц стран Антанты, и особенно из Парижа, где политические и военные проблемы смешались в ужасную смесь, а языки были слишком длиными.