– Да, Джеймс?
Он первым отвел взгляд. Казалось, Филиппа видит его насквозь. Черт возьми! И зачем только он откровенничал с Филиппом Уолтерсом! Джеймс взглянул на свои кулаки, которыми, казалось, хотел раздавить тисненный на обложке дневника символ.
Филиппа, не сводившая с него глаз, тоже посмотрела на его руки.
– Это греческая буква. Фита. Некоторые называют ее…
– Божественной пропорцией, – пробормотал Джеймс. На мгновение он вновь оказался в кабинете отца в один из тех редких моментов, когда Джеймс Каннингтон-старший уделял внимание своему сыну. Ему даже казалось, что он чувствует шерсть ковра, которая щекочет его локти, когда он, лежа на полу и подперев руками подбородок, слушает, как отец, обладавший обширными познаниями в области математики, естествознания и философии, рассказывает ему о строении мира.
– Это доказательство священного плана, неопровержимое, научное математическое доказательство! Ключ от Вселенной, начиная от спирали раковины улитки и до структуры звезд. Золотое сечение! Осколок математики, который может рассказать тебе о пропорциях невообразимых вещей! – Отец нарисовал символ. Каждый штрих пера был медленным и благоговейным, словно отец проводил священный ритуал. – Фита.
Возглас Филиппы вырвал его из прошлого.
– Это известно не многим, – сказала Филиппа.
Джеймс провел пальцем по символу.
– У меня не было выбора. Отец был выдающимся математиком. К сожалению, я не унаследовал его таланта.
– Он первоклассный «лжец», – обратился Фишер к Филиппе. – Он мог бы стать взломщиком кодов после самого Этуотера.
Фишер бросил на Джеймса укоризненный взгляд.
– Пристально следи за Джеймсом Каннинттоном, – едва слышно пробормотала Филиппа. – Он ведь хотел, чтобы вы стали его учеником, не так ли?
Джеймс с неохотой кивнул:
– Полагаю, что так. Однако Саймон согласился со мной и определил меня в когорту лазутчиков.
Фишер фыркнул.
– Он скорее предпочтет разрушать и взрывать, чем ломать голову над загадками шифрования.
– Могу себе представить, – выразила соболезнование Филиппа.
Однако ее глаза говорили о другом. Они блестели, как изумруды, в свете камина, и Джеймс видел отблеск той силы, которая позволила молодой женщине в одиночку пересечь три страны и, переодевшись, проникнуть в дом возможного врага.
У них с Филиппой было много общего. Она ничего не боялась, готова была рисковать, на мгновение между ними возникла прежняя дружеская связь.
Но сейчас перед Джеймсом была женщина с короткими рыжими кудряшками. Она лгала ему так же, как Лавиния Уинчелл. Джеймс никогда больше к ней не прикоснется.
Он снова посмотрел на тетрадь.
– Фита. Почему он поместил эту букву на обложку своего дневника?
– Он часто говорил о ней, особенно после смерти моей матери. Он был убежден, что, поскольку эта литера является символом упорядоченности и целенаправленности Вселенной, она также доказывает, что мама продолжает жить на небесах и ждет, когда они воссоединятся.
– Я ни разу об этом не слышал! – возмутился Фишер. – Никто из моих учителей не потрудился мне это объяснить. Как будто они считали, что я не способен это понять.
– О нет, мистер Фишер. Все очень просто. Это соотношение, которое часто повторяется в природе. В лепестках цветов и даже в пропорциях человеческого тела. – Филиппа взяла карандаш и листок бумага. – Нужно начать с ноля и единицы.
Она быстро написала последовательность чисел. 0,1,1,2,3,5,8.
– Видите? Каждое число в последовательности представляет собой сумму двух предыдущих. Далее соотношение – фита – двух последовательных чисел всегда будет равно одной и шести десятым. Я выучила это еще в детстве. Ведь меня и назвали в честь этого! – Она рассмеялась. – Слава Богу, поскольку другим вариантом была Руперта.
– Назвали в честь этого? Фита. – Джеймс повернулся и посмотрел на нее. – Фита. Филиппа, – выдохнул он. – Ты и есть ключ!
Ее удивленный взгляд встретился с его взглядом, потом оба они повернулись и посмотрели на Фишера, который округлил глаза от удивления.
– Фита!
Глава 32
В одно мгновение все трое оказались у стола, роясь в бумагах, чтобы найти почти взломанный шифр. Фишер склонился над листком бумаги, в то время как Филиппа словно молитву бормотала это простое соотношение, Фишер немедля попытался применить его одним способом, затем другим, но безуспешно.
Джеймс подавил тревогу. Если эта система не даст ответа, все усилия пойдут прахом. Французы одержат победу.
Лавиния одержит победу.
Неожиданно Фишер замер. Филиппа затаила дыхание. Джеймс внимательно посмотрел на листок бумаги в руке Фишера.
– «Где Филиппа? Она с тобой? Апкерк, пожалуйста, ответь».
– Отправлено снова и снова. – Филиппа выдохнула, потом прерывисто вздохнула и всхлипнула. – Ох, папа!
Джеймс, откинулся назад, его сердце готово было выскочить из груди. Они нашли доказательства невиновности Этуотера. Предательства не было, отец Филиппы невиновен, его репутация спасена.
Джеймс поднял глаза и встретился взглядом с Филиппой. Ее глаза сияли, но губы предательски дрожали от еле сдерживаемых слез. Джеймс подошел к девушке и, поклонившись, осторожно взял ее за руку.
– Приношу свои извинения, мисс Этуотер. Я очень рад, что ошибался. Желаю вам и вашему отцу всего самого наилучшего. – Он выпрямился и, не поднимая глаз, на негнущихся ногах вышел из комнаты, чтобы проинформировать о находке шефа.
Пока мистер Фишер пожимал Филиппе руку и поздравлял ее с благополучным завершением этой запутанной истории, Филиппа не отрываясь смотрела в спину уходившему Джеймсу.
Она не знала, чего она ожидала. Может быть, рассчитывала, что он обнимет ее, радуясь, что наконец-то они смогут быть вместе?
К сожалению, такой исход был маловероятен, особенно если учесть, что стояло между ними. Она вздохнула и улыбнулась мистеру Фишеру. Конечно, она была счастлива, что ее отеи оправдан, но даже эта радость не могла залечить кровоточащую рану, которую Джеймс оставил в ее сердце.
«Ты меня даже не знаешь».
Филиппа осталась на месте, все еще ощущая его внутри себя, чувствуя вкус его губ на своих губах.
«Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. И люблю тебя».
– Флип, у меня болит голова. – Тоненький голосок разбудил Филиппу, которая спала как убитая. – А Джейми снится что-то плохое.
Робби. Филиппа открыла глаза, уставившись в мерцающий сумрак. Разве она не погасила свечу? Надо проснуться. Она нужна Робби.
И тут Филиппа все вспомнила и резко села в постели.
– Робби?
Он стоял перед ней в слишком большой для него взрослой ночной сорочке, зажав в дрожащей руке огарок свечи.
– Мне плохо, Флип. Можно я лягу с тобой? Джейми спит беспокойно, и у меня от этого болит голова.
Ей хотелось буквально задушить мальчика в объятиях, но, сдержавшись, она откинула покрывало, чтобы он мог залезть в постель.
– Отличная идея. Я замерзла. Согреешь меня.
Поставив подсвечник на ночной столик, Робби забрался в кровать, бережно поддерживая руку с наложенной шиной.
– Кажется, я сломал ее, да? – Он устроился поудобнее.
– Да, милый, сломал. Тебе очень больно?
– Очень. Думаю, мне бы помог бисквит со сливками.
Она хихикнула, сморгнув слезы облегчения.
– Это можно устроить.
Робби прижался к ней.
– Ты почему в клубе? Тебя поймали?
– Поймали.
– Они собираются тебя убить? – Голосок у Робби был совсем сонный.
– Нет, милый. Ни меня, ни моего отца. Его невиновность доказана, а значит, и моя.
– Хорошо. – Он зевнул. – Теперь ты можешь… выйти замуж… за Джейми. – Он погрузился в сон, в здоровый, тихий сон без сновидений. Несколько секунд Филиппа лежала, умиротворенно наслаждаясь присутствием его маленького угловатого тельца.
Потом она вспомнила, почему Робби пришел к ней, Джеймсу, наверное, снятся кошмары. Может, разбудить его? Он, вероятно, не станет ее благодарить. И все же кошмары – отвратительная вещь, и если она правильно поняла намеки Агаты, сны Джеймса будят демонов.