Это была приёмная Сталина. За письменным столом горбился личный секретарь Сталина генерал-майор Поскребышев, приземистый человек с бритой головой и серым лицом. По приёмной прохаживался генерал-полковник Серов, затянутый в ладно сидящий на нём мундир, выбритый до блеска, источающий запах кожи портупеи и «Шипра».
— Товарищ генерал-майор, подполковник Токаев доставлен, — доложил капитан Никитин Поскребышеву, хотя по субординации он должен был сначала обратиться к Серову. Но тут в Кремле свои правила.
— Свободен, капитан, — ответил Поскребышев и очень внимательно посмотрел на Григория. — Токаев, ты случайно не выпил?
— Нет, товарищ генерал-майор.
— А почему такой дёрганый?
— Волнуюсь.
— Понятно. Подожди, Иван Александрович, — обратился он к Серову. — Сейчас доложу.
Он ненадолго скрылся в кабинете.
— Входите. — Придержал Григория за рукав. — Много не говори, он этого не любит. Только по делу.
Сталин сидел за письменным столом в правом дальнем конце полутемного кабинета. Слева от него, за длинным дубовым столом с полированной столешницей расположились члены Политбюро Маленков, Берия, Вознесенский, Микоян, Ворошилов, Жданов и Молотов. Столько первых лиц государства Григорий видел только на трибуне Мавзолея во время довоенной первомайской демонстрации.
— Товарищ Сталин, генерал-полковник Серов и подполковник Токаев по вашему приказанию прибыли, — отрапортовал Серов.
— Проходите, товарищи, располагайтесь, — доброжелательно предложил Сталин. Он поднялся из-за стола и вплотную подошёл к Григорию. Он был на голову ниже подполковника, Григорий хорошо разглядел его изъеденное оспой лицо, прокуренные усы и седые поредевшие волосы.
— Осетин?
— Так точно, товарищ Сталин.
— Иронау ма зоныс, Токайы-фырт?[2] — спросил Сталин по-осетински с южноосетинским акцентом.
Григорий растерялся и ответил по-русски:
— Понимаю, товарищ Сталин.
— Это хорошо, родной язык нельзя забывать.
Сталин неслышно прошёлся по кабинету и вернулся за стол.
— Мы сегодня собрались, чтобы решить очень важный вопрос, связанный с обороноспособностью нашей страны. Я говорю о ракетах. Подполковник Токаев считается специалистом в этих делах. Попросим его обрисовать общее положение. Чего достигли немцы и насколько мы от них отстали. Слушаем вас.
Григорий сразу успокоился, к ответу на этот вопрос он был готов. Он уложился в десять минут. Сталин и все присутствующие внимательно слушали. Закончил так:
— У нас есть успехи в ракетной артиллерии, «Катюши» сыграли большую роль в победе. Но в ракетах дальнего действия мы отстали от немцев лет на десять.
Сталин повертел в руках брошюру с обгорелой обложкой. Григорий был уверен, что это та самая брошюра с грифом «Streng Geheim», которую нашли в развалинах Пенемюнде наши специалисты. В ней шла речь о проекте Зенгера. Он не ошибся.
— Вы знаете о проекте немецкого конструктора Зенгера? — спросил Сталин.
— Да, товарищ Сталин.
— Что это за проект? Расскажите просто, без научной зауми.
— Это совершенно фантастический проект. Зенгер начал работать над ним ещё в 1933 году. Своё изделие он назвал «Зильберфогель» — «Серебряная птица». Тогда проект прикрыли, Зенгер вернулся к нему только в 1944 году. Нам повезло, что у Германии не хватило времени и средств, чтобы довести его до конца.
— Мне о нём рассказал сын. А ему, как я понял, вы. Почему вы считаете самолёт Зенгера фантастическим?
— Это не самолёт, товарищ Сталин.
— А что? Ракета?
— И не ракета. Правильнее назвать его ракетопланом. Он способен подниматься в стратосферу на высоту в триста километров и преодолевать расстояние в двадцать тысяч километров.
— Для чего немцам такая дальность?
— Двадцать тысяч километров — это теоретически. Практически немцы хотели получить возможность бомбить Нью-Йорк.
— Мы можем реализовать этот проект?
— Я уже говорил товарищам, что это задача огромной сложности. И решение её потребует вложения колоссальных средств.