Охотникам на сусликов председатель выделял лошадь с повозкой, на которой стояла бочка с водой. Ребята выливали воду в нору суслика и ждали, когда захлебнувшийся вредитель вылезет наружу, чтобы тут же прикончить его палками. Шкурки с убитых зверьков снимали и сдавали в «Заготсырье» по двадцать копеек за штуку. У Борьки эта охота на беззащитных зверьков вызывала отвращение.
Но тяжелее всего давалась уборка картофеля и свеклы. Как правило, к этому времени начинали лить дожди, и черноземное поле превращалось в один большой и крутой замес, из которого не то что корнеплод, а ногу вытащить было невозможно. «Уборщики» представляли собой жалкое зрелище: учительница, словно наседка, застряла на километровой грядке, а вокруг нее сгрудились нахохлившиеся промокшие и прозябшие цыплята.
Все полевые работы лежали на плечах женщин и подростков. Недаром самая популярная частушка на селе была посвящена горемычным вдовам, с утра и до вечера пропадавшим в поле и еле зарабатывавшим один трудодень, на который выдавали по 200 граммов зерна. Прожить на это с двумя-тремя детьми было практически невозможно, если бы не выручал огородик и кое-какая скотинка, на которые власти то и дело угрожающе замахивались и грозились отобрать, отрезать, конфисковать, потому что частная собственность мешала с полной отдачей трудиться в колхозе.
В какой-нибудь праздник или застолье охмелевшая с рюмки самогона женщина с присущим всем русским стоическим отношением к горю звонко запевала:
Из ста двадцати призванных на фронт мужчин вернулись десятка полтора, да и то почти все инвалиды. Основным мужским подспорьем стали подростки, принявшие на себя нагрузку погибших на войне отцов с десяти-двенадцати лет. Вернувшиеся с фронта мужики использовались в основном на плотницких и кровельных работах.
Безотцовщина сидела в каждом доме, выглядывала из каждого темного угла, печально смотрела на мир из каждой пары детских, слишком рано повзрослевших глаз.
Символом бессмысленности и тщетности колхозного труда было ежегодное строительство моста через Красивую Мечу. Каждое половодье мост сносило паводком, и каждое лето мост восстанавливался заново. На строительстве задействовалось почти все мужское население. Как только река входила в свои берега, на речке появлялась бригада плотников с топорами, пилам и неизменной «бабой» — огромным толстенным бревном, приспособленным для забития в дно реки свай. Мужики не торопились со сдачей моста, им был обеспечен постоянный «магарыч» от председателя колхоза, и они размеренно, не торопясь, с перекурами и байками трудились над ним весь май и июнь. Борька часто приходил на речку убедиться, как продвигается строительство моста, и слышал заунывное пение мужиков:
На предпоследнем слоге каждой строки «баба» гулко ударялась о сваю.
Бичом всех женщин на селе был председатель сельсовета Масальский, бывший эсер, но вовремя переметнувшийся на сторону победивших большевиков. Он бессменно выполнял эту должность на протяжении двух десятков лет. На селе всегда не хватало грамотных людей, а когда они появились, и Масальского с должности прогнали, он пристроился в райфо работать налоговым инспектором и стал притеснять налогоплательщиков еще больше, нежели когда он был у власти.
Когда он с замасленным портфелем появлялся в Кунакове, все двери на селе запирались на замки, дети прятались в сарае, а козу или овцу выгоняли в огород. Горе той нерасторопной крестьянке, которая замешкалась и дала ему застать себя в хате! Масальский без приглашения вальяжно рассаживался за столом, клал нога на ногу, доставал из кармана пачку «беломора» или «севера» и, не глядя на хозяйку, еле слышно цедил сквозь прокуренные зубы:
— Ну что, хозяйка, платить налоги собираешься?
— Ой, да откуда же мне, Пал Василич, достать такие деньги? Вот погоди-тко, к осени зарежу барана, продам на рынке…
— Так у тебя и баран есть? Ну-ка глянем, значится он у меня. — Он доставал из портфеля книги, папки, шуршал листами и недовольно продолжал: — Так ты его и не заявила мне. Как же это так получается? Утаила от государства?