В восьмом классе он стал более пристально смотреть на своих соклассниц, хотя бедная, простая одежда пятнадцатилетних деревенских девочек мешала ему разглядеть Ассоль или Джульетту. Потом скоро настало время, когда это наконец свершилось — у него появилась подружка по имени Надежда! И тут неоценимую дружескую услугу оказал верный оруженосец Сашка Лукашин. Это он выступил в классической роли посредника между молодыми любовниками и с успехом доставил в оба конца записки: от него — приглашение выйти на улицу и погулять, а от нее — согласие на это приглашение.
Надя была видной и заметной девочкой в школе, не блиставшей красотой, но хорошо сложенной и физически развитой. Она более была известна тем, что в легкой атлетике не имела себе равной во всей Липецкой области, и потому считалась любимицей Василия Тихоновича и всей школы. У нее рано умерла мать, и воспитывала ее бабушка. Борис долго размышлял наедине с собой, кого же отметить своим вниманием (вон троекуровский корешок Володька Зюзин уже во всю «крутил» любовь с Валентиной, а он все чего-то медлит!), пока не остановил свой выбор на Наде, с которой иногда вместе выезжал на соревнования в Лебедянь, а один раз даже в Липецк.
Представился благоприятный случай. В клубе молодежь устроила вечер по случаю какого-то комсомольского события, и восьмиклассники приняли в нем участие на равных правах со старшими комсомольцами школы и совхоза. Надя была в окружении девчонок из восьмых же классов, и Борис стеснялся пригласить ее на танец. Вот тут-то и подвернулся верный Санчо Панса. Услышав от Бориса, в чем состояла его проблема, он тут же вызвался отнести Наде записку.
…На землю медленно и плавно опускались бабочки-снежинки, отражаясь в свете единственного фонаря рядом с клубом. Где-то лаяли собаки, из соседнего дома женский голос позвал какого-то Петьку — вероятно, Москвичева — ужинать. Пять минут, на которые «оруженосец» исчез с запиской в клубе, показались Борису целой вечностью. Наконец Штепсель-Лукашин выкатился из дверей и победоносно доложил:
— Порядок, Боб! Не журись. Надюха сейчас придет.
— Что она сказала?
— А ничего. Прочитала записку и сказала, чтоб я передал тебе, чтоб ты ждал у бюста Ленину.
— Как она реагировала?
— Нормально.
— Другие ничего не заподозрили?
— Нет.
— Ты уверен?
— На все сто. Ну ладно, Боб, я пошел. А то Надежда вот-вот подойдет. Пока. Желаю успеха. Домой в Кунаково вместе?
— Конечно. Подожди меня немного у автомастерских.
— Заметано.
Лукашин ушел, а Боб опять остался один. Он прислушался к тишине, и услышал, как громко стучит в его груди нетерпеливое сердце. Ведь он часто в школьном коридоре сталкивался с ней, вступал в разговор, буднично шутил, смеялся, а теперь ее появление приобретало совершенно жуткую по своей таинственности окраску.
Надя возникла за его спиной тихо и незаметно, и он вздрогнул от ее легкого прикосновения:
— Привет.
— Привет.
— Ты что-то хотел мне сказать?
— Я? Нет… То есть да… Давай прогуляемся?
— Давай. — Девушка искоса взглянула на него, загадочно улыбнулась и смахнула с выбившегося из-под красной вязаной шапочки локона снег. Они пошли по слабо освещенному селу, которое уже готовилось отойти ко сну. Было пусто и красиво — совсем не так, как днем. Они молча шли одни по улице, пока она не спросила:
— Ну что, будем молчать?
— Нет, почему же… Слушай, давай дружить?
— А как?
— Ну, это… будем встречаться, разговаривать, ходить вместе в… — Борька хотел сказать «в кино», но сразу представил любопытствующие взоры соклассников, укоризненные замечания взрослых и осекся на полуслове.
— В гости? На комсомольские собрания? — иронично переспросила Надя.
— Да нет, вообще…
Она помолчала с минутку а потом сказала:
— Я согласна, только давай не демонстрировать нашу дружбу для посторонних. На людях будем делать вид, что между нами ничего нет.