Ее нейтральная зона — мгновение, когда она не принадлежала никому, когда она снова собирала воедино свое рассеянное «я». Мгновение нелюбви, нежелания. Мгновение, когда она обращалась в бегство, если мужчина приходил в восторг от другой женщины, прошедшей мимо, или слишком долго говорил о старой любви, мелкие обиды, уколы, настроение безразличия, пустяковая неверность, незначительное предательство — все это было предупреждением о возможности новых, более крупных, которым следовало противодействовать равной, или большей, или полной неверности, ее собственной, этим наилучшим из противоядий, подготовленным заранее на случай крайней необходимости. Она накапливала запас предательств, чтобы быть готовой к потрясению: «Меня не застали врасплох, силок не был накинут на мою наивность, на мою глупую доверчивость. Я уже предала. Чтобы всегда опережать, опережать совсем на чуть-чуть ожидаемые предательства жизни. Чтобы быть первой и потому готовой…»
Когда она возвратилась в комнату, Филип все еще спал. Вечер подходил к концу, и дождь овевал постель прохладой, однако Сабина не испытала желания прикрыть, или укрыть, или обогреть его.
Она отсутствовала всего пять дней, однако из-за всех этих эмоций и переживаний, имевших место, из-за всех этих душевных экспансий и исследований Сабине казалось, что ее не было много лет. Образ Алана отступил далеко в прошлое, и ее охватил страх потерять его полностью. Пять дней, заключавших в себе такое множество изменений в ее теле и ощущениях, затянули период отсутствия, добавили к ее отрезанности от Алана неизмеримое расстояние.
Отдельные пути, которые выбираешь эмоционально, тоже возникли на карте сердца, протягиваясь от центра и, в конечном счете, уводя в изгнание.
Влекомая таким вот настроением, она возникла на пороге его дома.
— Сабина! Я так рад. Я ждал тебя не раньше, чем через неделю. Что случилось? Надеюсь, ничего плохого?
Он был на месте. Пять дней не изменили его голос и всеобъемлющее выражение глаз. Не изменилась и квартира. Та же книга по-прежнему лежала открытой у его постели, журналы до сих пор не были выброшены. Он не доел фрукты, которые она принесла в последний раз, когда была здесь. Ее руки обласкали заполненные доверху пепельницы, пальцы начертили реки медитации на слоях пыли, покрывавшей стол. Жизнь здесь текла постепенно, органично, без головокружительных взлетов и падений.
Пока она была там, вся ее остальная жизнь казалась фантазией. Она обследовала ладонь Алана и поискала знакомую веснушку на запястье. Она ощутила настоятельную необходимость принять ванну перед тем, как он прикоснется к ней, тщательно отмыться от других мест, других рук, других запахов.
Желая сделать ей сюрприз, Алан достал записи барабанов и песен из «Ile Joyeuse». Они слушали барабанный бой, начинавшийся издалека, словно в отдаленной деревне, задушенной лианами джунглей. Сперва как будто маленькие детские ножки, бегущие через сухие камыши, потом более тяжелые шаги по пустому дереву, потом — резкий стук сильных пальцев по коже барабанов, и вдруг — лавина треска, шлепков и ударов по шкурам животных, дрожащим с такой быстротой, что не оставалось времени для эха. Сабина увидела тела цвета черного дерева и корицы, через которые никогда не проглядывал скелет, сверкающие после диких морских ванн, скачущие и танцующие так же быстро, как ожерелья барабанных ударов, в изумрудной зелени, в синеве индиго, среди мандаринов всех фруктовых расцветок и среди цветов — пылающий эвкалипт плоти.
Были места, где только стук крови направлял тело, где было слияние со скоростью ветра, буйством волн и солнечными оргиями. Голоса, напоенные жизненным соком, пели радостно… каскабель… гайабана… чинчайн-грайтс…
— Я бы хотела, чтобы мы отправились туда вместе, — сказала Сабина.
Алан посмотрел на нее укоризненно, словно ему было больно оттого, что он вынужден ей напомнить:
— Я не могу оставить работу. Может, к концу года…
Взгляд Сабины сделался неподвижным. Алан решил, что она разочарована, и добавил:
— Сабина, пожалуйста, наберись терпения.
Однако взгляд Сабины был прикован к месту не разочарованием. Это был взгляд мечтательницы. Она наблюдала за тем, как мираж обретает форму, как родятся птицы с новыми именами: «кучучито», «Пито реал». Они садились на деревья, называемые «ликидамбар», а над ее головой распростерлась крыша, сложенная из пальмовых листьев и перевязанная тростником. Позднее было всегда слишком поздно: поздно просто не существовало. Чтобы достигнуть недосягаемого нужно было только преодолеть огромное расстояние. Барабаны разносили запах кожи цвета корицы в танце сердцебиения. Скоро они принесут приглашение, от которого она не откажется.