Тут в комнату вошла Мэри, любовница Лейлы, сопровождаемая шелестом своей широкой шелковой юбки, развевавшейся из-за быстрой походки хозяйки. Она улеглась в изножье постели и взяла Лейлу за руку. Они смотрели друг на друга со столь откровенной страстью, что Элена потупилась. У Лейлы были тонкие черты лица, тогда как внешность Мэри казалась более заурядной. Лейла густо обвела глаза черным, как на египетских фресках, тогда как Мэри воспользовалась пастельными красками — зеленые тени над бледными веками и кораллово-красного цвета ногти и губы. Брови Лейлы имели естественную ширину, в то время как у Мэри они были тонко выщипаны. Когда они смотрели друг на друга, черты Лейлы расплывались, тогда как у Мэри они, напротив, приобретали утонченность. Однако голос ее продолжал звучать нереально, а фразы получались невнятными и незаконченными. Присутствие Элены выбивало Мэри из колеи. Вместо того чтобы рассердиться, она повела себя так, как вела бы с мужчиной, и попыталась очаровать гостью. Ей не нравилось то, как Лейла смотрит на Элену. Разговаривая, она сидела рядом с ней, поджав под себя ноги, как маленькая девочка, и соблазнительно подставляя ей губы. Однако подобная ребячливость менее всего нравилась Элене в женщинах, и она повернулась к Лейле, которая вела себя по-взрослому непринужденно.
— Давайте пойдем в студию вместе, тогда я сейчас же оденусь.
Она спрыгнула с постели и вдруг оказалась полной энергии. Она была высокая и говорила на языке уличных гаврошей, однако с королевским достоинством, так что никому не приходило в голову отвечать ей в том же тоне. Она не выступала в том ночном клубе, которым владела. Она была привлекающим центром этого мира женщин, чувствовавших себя проклятыми из-за своего отклонения. Она заставляла их испытывать гордость за свою сексуальность и не поддаваться мещанской морали. Она осуждала самоубийства и уступки сильнейшим. Она хотела видеть женщин, гордых тем, что они лесбиянки. Она была для них живым примером и ходила в мужской одежде, несмотря на то, что полицейские правила это запрещали. Она никогда не стеснялась и носила ее с очаровательной небрежностью. В мужском костюме она каталась верхом по Булонскому лесу и при этом выглядела столь элегантно и аристократично, что люди, не знакомые с ней, невольно ей кланялись. Остальных женщин она побуждала держать головы выше, и была единственной мужеподобной женщиной, с которой мужчины обращались, как с равной. Трагедия, скрывавшаяся под этой идеальной маской, проявлялась в ее песнях, которые нарушали душевное равновесие слушателей и наводили на них меланхолию и задумчивость.
Сидя рядом с ней в такси, Элена чувствовала не ее силу, но тщательно маскируемую уязвимость. Она нашла в себе мужество показать ей свою обостренную чувственность и взяла ее гордую руку. Лейла не осталась пассивной и ответила нервным пожатием. Элена уже догадалась о том, чего Лейла не может добиться за счет своей силы: удовлетворения. Она явно не могла довольствоваться жалобным голоском и откровенными маневрами Мэри. Женщины не так снисходительны по отношению к другим женщинам, которые притворяются маленькими и слабыми, чтобы тем самым, как они полагают, вызвать в подруге больше любви. Лейлу это раздражало еще сильнее, чем какого-нибудь мужчину, потому что она знала о женщинах слишком много и не давала ввести себя в заблуждение.
Когда они вошли в студию, Элена почувствовала своеобразный запах подгоревшего какао и свежих трюфелей. Помещение, в которое они попали, напоминало пещеру из «Тысячи и одной ночи». Это была огромная зала с балконом, тянущимся вдоль всех стен, в которых располагались маленькие альковы, обустроенные в качестве мебели циновками и фонариками. Все присутствующие были облачены в кимоно. Элене протянули такое же, и тут она поняла: перед ней был «опиумный грот». Освещение притушили, все снова улеглись и стали обращать внимание на вновь входящих. Всюду царил покой, никто не старался поддерживать беседу, а временами слышались вздохи. Те, кого опиум возбудил эротически, прижимались друг к дружке в темных углах и выглядели спящими. Тишину внезапно нарушил женский голос, звучавший поначалу как песня, пока не стало ясно, что эти звуки издает очень возбужденная женщина, близкая к оргазму. Двое юношей обнимались и перешептывались.
Время от времени Элена слышала звук падающей на пол подушки и шелест шелка. Стоны женщины превратились в чистую и уверенную песню, сила которой росла одновременно с возбуждением и которая была настолько ритмична, что Элена кивала ей в такт, пока не наступила кульминация. Она видела, что звуки раздражают Лейлу и ей не нравится их слушать. Обнаженная женственность и бесстыдная открытость, когда женщина рыдает в экстазе оттого, что мужчина вторгается в ее нежное лоно. Что бы ни делали друг с другом две женщины, они никогда не могли родить такой растущей каденции [25], этой влагалищной песни. На подобное были способны только повторяющиеся толчки мужского члена.
25
Музыкальный термин, обозначающий гармонический или мелодический оборот, завершающий музыкальное построение и придающий ему большую или меньшую законченность