В другой раз она снова становилась сама собой — нежной и влажной, как море и песок, и тогда уже ни одно объятие не было достаточно яростным, достаточно грубым и животным.
Однако хотя их объятия после ревности Пьера стали отчаяннее, сами чувства были теперь более необъяснимыми и хаотичными. Теперь они чувствовали враждебность, смущение и боль. Элена не понимала, то ли их любовь выросла, то ли вот-вот готова была поддаться воздействию яда.
Присутствовало ли некое скрытое наслаждение в том, что она не испытывала, как не испытывала она той болезненной мазохистской радости от поражения, нищеты, бедности, унижения, невозможных отношений и ошибок, которой наслаждаются многие люди? Пьер однажды сказал:
— Лучше всего я помню те случаи, когда мне делали больно. Счастливые мгновения я давно позабыл.
Как-то раз к ней в гости пришла Кэй, сияющая новой жизненной энергией. Ее истории о многочисленных любовниках постепенно становились реальностью. Пришла она для того, чтобы рассказать Элене о том, как делит теперь свою жизнь между нетерпеливым любовником и женщиной. Они сидели на постели Элены, курили и беседовали.
— Ты ее знаешь. Это Лейла.
Она не могла избавиться от мысли: ну вот, теперь Лейла снова влюбилась в женщину со слабым характером. Неужели она не отваживается полюбить равную себе? Такую же сильную, как она? Она заболела ревностью. Ей захотелось занять место Кэй и стать любовницей Лейлы.
— И как она тебе как любовница, эта Лейла?
— Она немыслимо прекрасна, Элена. Просто немыслимо. Прежде всего, она знает, чего я хочу, какое у меня настроение и как ей следует меня ласкать. Она всегда права. Она смотрит на меня, когда я кончаю, и знает об этом. В любви она не думает о времени. Она запирает меня в потрясающих местах. Самое главное — это чтобы место было что надо, говорит она. Однажды нам пришлось перебраться в гостиницу, потому что в квартире была Мэри. Лампа горела слишком ярко, и она накрыла ее своими трусиками. Сначала она трогает груди. Целуемся мы часами. Она ждет, пока мы обе не опьянеем от поцелуев. Она хочет, чтобы мы раздевались донага, а потом ложились друг на дружку и целовались. Она сидит на мне верхом, как на лошади, и двигается вперед и назад скользящими движениями. Сразу кончить мне не разрешается. Я должна терпеть до тех пор, пока это чувство меня почти не раздавит. Когда сдерживаешься так долго, потом все тело поет и возникает желание продолжать.
Вскоре она добавила:
— Мы говорили о тебе. Она хотела узнать о твоих любовных похождениях. Я сказала, что ты без ума от Пьера.
— А она что?
— Сказала, что не подозревала о том, что он может любить других женщин, кроме проститутки Бижу.
— У Пьера были с Бижу какие-то отношения?
— Да, правда продолжались они всего несколько дней.
Мысль о том, что Пьер спал со знаменитой Бижу, заставила ее забыть о связи между Кэй и Лейлой. Вот когда ей пришлось испытать настоящую ревность. Неужели ее жизни было уготовано превратиться в длинную вереницу драм ревности?
Навещая ее, Кэй всякий раз сообщала новые подробности. Элена не могла заставить себя не слушать ее. Все это время она ненавидела женственность Кэй и любила мужское начало Лейлы. Она понимала попытки Лейлы достичь удовлетворения, понимала, что это ей никогда не удавалось. Она представляла себе, как Лейла надевает мужскую шелковую рубашку на запонках. Ее так и подмывало спросить Кэй, в каком Лейла ходит нижнем белье. Она хотела посмотреть, как та одевается.
Элене казалось, что как пассивный гомосексуалист в своем отношении к гомосексуалисту активному оказывается карикатурой на женщину, точно также женщина, которая уступает доминирующей лесбиянке, являет собой иллюстрацию худших свойств женщины как таковой. Кэй с ее раздутыми капризами была тому живым примером — на самом деле через Лейлу она любила саму себя. Кроме того, она мучила ее так, как никогда не отважилась бы мучить мужчину, потому что чувствовала: женское начало в характере Лейлы проявит снисходительность.
Она была уверена в том, что Лейла страдает, будучи в состоянии заниматься любовью только с женщинами посредственными. Эти отношения никогда не могли перерасти в нечто настоящее, поскольку одна из двух партнерш разыгрывала роль ребенка. Кэй, как школьница, поедала сладости, которые носила с собой в кармане. Она надувала губки и никак не могла ничего выбрать, когда оказывалась в ресторане, а в конце концов вообще передумывала, как «каботина»[26], то есть женщина, руководствующаяся своими капризами. Постепенно Элена стала избегать ее. Она начала понимать трагическое во всех любовных связях Лейлы. Став больше, чем просто мужчиной или женщиной, Лейла приобрела новый пол. Лейла казалась ей существом из мифа, сверхчеловеческим и фантастическим. Элена была теперь одержима ею.