В этом мимолетном взгляде было что-то такое, что вызывало странные ощущения. Вспышка признания? Его ладони покалывались, когда ее пальцы поглаживали темную шерсть ее плаща. Конечно, абсурдно было представить, что он видел эти глаза, эти руки раньше.
«Это же« Клуб позолоченных страниц », не так ли?»
Киртланд кивнул.
«Тогда я попал в нужное место». Взмахнув головой, она откинула складки ткани, открыв искусно устроенный ворона.
локоны, увенчанные нежным венком из лавровых листьев.
Даже граф почувствовал, как воздух вырывается из его легких. Стиль был идентичен гравюре, лежащей перед Левериттом, вплоть до последних волос.
- Будь я проклят, - пробормотал Данстер.
«Пойдемте, сэр», - сказала дама. «Не говори мне, что ты беспокоишься о состоянии своей души, когда плотские удовольствия близки».
Граф был не единственным, кто внезапно узнал дерзкого водителя фаэтона.
«П-что привело Черного голубя в наш городской дом?» - хриплым шепотом спросил Уинтроп.
«Предложение», - ответила она, ослабляя завязки на шее. «Можно сказать, взаимная любовь к блестящим вещам». Плащ раздвинулся, показывая золотую цепочку и украшенный драгоценностями кулон в виде оленя. Как на картинке, они устроились между двумя голыми грудями идеальной формы.
Киртланд считал себя ценителем идеальной красоты. И в его опыте обычно не было сравнения между искусством и реальностью. Однако теперь, когда он был вынужден сопоставить бумагу с плотью, он был вынужден признать, что дама вдохновила покраснеть. Она была великолепна. Совершенно великолепно.
У него было очень мало времени, чтобы полюбоваться видом. Черная голубка развернулась, и с ее плеч взлетели накидки. Воланы взлетели вверх, давая соблазнительный взгляд на алебастровую ногу, затем упали на землю, когда она замерла совершенно неподвижно.
Кто-то застонал.
Звук поглотила тишина. Ни один мускул не дрогнул, ни одна бумага не пошевелилась.
Ее руки медленно развелись, и она театрально бросила одежду графу на колени. Этим же широким жестом она развязала оружие, привязанное к ее талии.
Приняв ту же статную позу, что и Диана Рафаэля, Черный Голубь затем пронзил маленькую позолоченную стрелу в луке своего Купидона и направил ее в небо. Веревка натянута туго, дерево и шнур образуют очертания сердца.
Воздух внезапно стал живым с учащенным пульсом.
Киртланд смутно слышал эхо в ушах. Как пушечный огонь, он, казалось, гремел предупреждением о надвигающейся гибели. Тем не менее, как и другие, он стоял, завороженный этим зрелищем.
Сходство куртизанки с гравюрой было сверхъестественным. Каждая деталь ее платья была точной копией оригинала. На левом бедре низко свисал тонкий колчан с шелкового шнурка с кисточками, завязанного на талии. Пара серпантинных золотых браслетов опоясывала каждую руку от запястья до локтя, сверкающие клыки были усыпаны крошечными бриллиантами. Не считая богатства оружия и шелкового дубового листа, стратегически размещенного между ее бедрами, Черный Голубь был обнажен, как новорожденный младенец.
Она держалась момента, позволив всем ударам своего скандального состояния поразить себя. Затем, выгнув спину, она выпустила ракету. Как молния, он нанес скользящий удар по люстре, прежде чем отрикошетить от розетки на потолке.
Никто в комнате не обратил на меня ни малейшего внимания на ливень штукатурки и осколков стекла, упавших на стол. Даже Леверит не вздрогнул, когда колючая сталь была опасно близка к тому, чтобы пронзить его бесценное искусство.
Она выдавила улыбку, будучи абсолютно уверенной в своем завораживающем воздействии на каждого присутствующего мужчины. Ее конечности, теперь расслабленные в гибком великолепии, сияли залитым солнцем сиянием. Парфюмированное масло подчеркивало очарование жасмина и немного более землистый аромат, который граф не мог определить. «Не то чтобы его когнитивные способности работали с какой-либо ясностью», - подумал он иронично. Он тоже смотрел, как ребячливый школьник. И как бы он ни хотел выразить суровое неодобрение такого безумного распутства, у части его было желание аплодировать такой возмутительной смелости. Это была редкая женщина, обладавшая храбростью или смекалкой ...
Его челюсть сжалась. Невозможно.
Он заставил глаза оторваться от пышной набухшей плоти и красных сосков, чтобы изучить ее лицо. Ночь была темной, и полуночная Валькирия