— Мундт, должно быть, сумасшедший. Можно надеяться ускользнуть после убийства на Балканах или у вас, но не в Лондоне.
— И все-таки ему это удалось, правда? — быстро подхватил Фидлер. — И он недурно потрудился.
— Навербовал людей вроде Кифера и Эша? Ну, уж извините!
— Баба Феннана была у них на крючке задолго до скандала.
Лимас лишь пожал плечами.
— Скажите-ка мне вот что, — продолжил разговор Фидлер. — Карл Римек, кажется, один раз виделся с Контролером?
— Да, в Берлине год назад, может, чуть больше.
— А где именно?
— Мы сидели втроем у меня дома.
— А зачем они встречались?
— Контролер любил встречаться с удачливыми агентами. Мы получили от Карла массу первосортного материала, думаю, все в Лондоне были этим довольны. Контролер ненадолго прибыл в Берлин и попросил меня организовать встречу.
— Вас это расстроило?
— С какой стати?
— Ну, Карл был вашим агентом. Вам могла быть не по вкусу его встреча с другим резидентом.
— Контролер не резидент, он глава Департамента. Карл знал об этом, и это ему льстило.
— Вы все время беседовали втроем?
— Да. Хотя нет, погодите-ка. Я оставил их вдвоем на четверть часа или чуть больше. Так просил Контролер, ему хотелось побыть несколько минут с глазу на глаз с Карлом. Бог его знает зачем. И я под каким-то предлогом — не помню, под каким, — ушел. Ах да, вспомнил. Я сделал вид, будто у меня кончилось виски. Я вышел и взял бутылку у Де Йонга.
— А вам известно, о чем они говорили, пока вас не было?
— Откуда мне знать? Да меня это и не интересовало.
— А Карл вам потом ничего не рассказывал?
— Я его не спрашивал. Кое в чем Карл был порядочным индюком: любил делать вид, будто я не полностью в курсе дела. Мне не понравилось, как он подхихикивал потом над Контролером. Хотя, честно говоря, он имел на это право — уж больно смешное представление тот устроил. Не было ни малейшего смысла подстегивать тщеславие Карла, а тот вечер был задуман как что-то вроде допинга для него.
— Карл был тогда чем-то подавлен?
— Какое там! Он чувствовал себя на коне. Ему слишком много платили, его слишком любили, ему слишком доверяли. Отчасти по моей вине, отчасти по вине Лондона. Если бы его не перехвалили, он не проболтался бы своей чертовой бабенке об агентурной сети.
— Эльвире?
— Ну да.
Некоторое время они шли молча, потом Фидлер, стряхнув с себя задумчивость, заметил:
— Вы начинаете мне нравиться. Но одна вещь в вас меня озадачивает. Странно, такого со мной еще не случалось.
— И что же вас озадачивает?
— Почему вы вообще к нам пришли. Почему стали перебежчиком.
Лимас собрался было что-то ответить, но тут Фидлер расхохотался.
— Боюсь, это прозвучало не слишком тактично? — заметил он.
Всю ту неделю они целыми днями бродили по холмам. Возвращаясь, ели скверный ужин, запивая его бутылкой дешевого белого вина и подолгу просиживали с выпивкой у огня. Насчет огня придумал Фидлер: вначале его не было, но как-то вечером Лимас услышал, как Фидлер велел охраннику принести дров. После этого коротать время стало веселее: после многочасовой прогулки при свете очага и с выпивкой Лимас часами охотно рассказывал о Цирке. Он подозревал, что их пишут на магнитофон, но ему было наплевать.
Он замечал, как с каждым днем растет волнение и напряженность его собеседника. Однажды вечером они довольно поздно поехали куда-то на ДКВ и притормозили возле телефонной будки. Оставив Лимаса в машине и не выключив мотор, Фидлер о чем-то долго говорил по телефону.
Когда он вернулся, Лимас спросил:
— Почему вы не позвонили из дому?
— Надо быть начеку, — ответил тот, покачав головой. — И вам тоже следует быть начеку.
— Почему? Что происходит?
— Деньги, которые вы вносили в копенгагенский банк… Вы ведь написали туда, помните?
— Конечно, помню.
Фидлер больше ничего не сказал и молча поехал дальше. Потом они остановились. Внизу, затененная вершинами елей, виднелась долина. По обе стороны от нее круто вверх поднимались склоны холмов. В сгущающихся сумерках они постепенно меняли окраску, становясь серыми и безжизненными.
— Что бы ни случилось, — сказал Фидлер, — не волнуйтесь. В итоге все будет хорошо, понимаете? — Голос его звучал глухо и торжественно, узкая рука легла на плечо Лимасу. — Вам немного придется позаботиться о себе самом, но это ненадолго, понимаете? — снова спросил он.
— Нет, не понимаю. И пока вы не объясните, мне остается ждать и приглядываться. И не надо слишком дрожать за мою шкуру, Фидлер.