Так вот, самое ужасное в том, что когда я по ее просьбе начинаю обнимать и целовать ее в губы, а целоваться взасос она ох как любит! — мне постоянно кажется, что я целую Леонида Ильича… Моя мадам, старея, внешне все больше походит на своего отца…
Да ты и сам это сейчас увидишь, вот она, уже подходит… Ты только присмотрись повнимательнее! У нее же очень грубые, крупные мужские черты лица… А тут еще с возрастом у нее усы стали расти… Недавно я по телевизору увидел, как Брежнев лобызался с Эрихом Хонеккером, ну, ты знаешь, гэдээровский генсек, так меня чуть не стошнило на стол…
Хорошо, что успел до ванной добежать, а то бы опозорился перед гостями…
Короче, когда мне приходится целовать ее в губы, я стараюсь закрывать глаза…
Ты знаешь, мне часто снится один и тот же сон.
Будто бы я в постели с императрицей Екатериной Второй. И лежит она передо мной в чем мать родила с двусмысленной улыбкой на губах, бесстыже раскинув свое крупное дряблое тело на огромной кровати. Я вижу перед собой обвислые, как уши спаниеля, груди, огромный живот, трясущийся, как желе, похотливо раздвинутые ноги. Вижу, как она пальцами, унизанными бриллиантовыми кольцами, расчесывает редеющие волосы на лобке. Она тянется ко мне, напрашивается на поцелуй. Передо мной — стареющая самка, беспощадная при отказе насытить ее похоть, но самка королевской крови, на чьей голове невидимо светится корона.
Я с трудом заставляю себя поцеловать ее напудренную руку и сквозь бьющий в нос резкий аромат духов чую тошнотворный запах тлена, исходящий от ее разлагающихся чресел.
Екатерина Вторая с царственным бесстыдством призывно раздвигает ноги и пытается приподняться на подушках…
И в это мгновение я замечаю, что передо мной никакая не императрица — моя мадам, похожая на кобру, готовую к броску. Я в ужасе застываю у ее ног, а затем опрометью бросаюсь наутек. Мокрый, как мышонок, я мечусь по комнатам дворца, не находя выхода, пока наконец не просыпаюсь от трели будильника…
Ну, ничего! Христос терпел и нам велел… Вот купит она мне квартиру, а там видно будет.
— Но она ведь замужем, — удивился я, — и, если не ошибаюсь, ее муж занимает большой пост в министерстве внутренних дел!
— Ну, а что муж? — равнодушно ответил Буряце. — Его интересует только карьера. К мадам он совершенно равнодушен.
Правда, узнав о том, что у нее со мной любовь, муж пару раз подсылал своих людей, ментов поганых, чтоб меня поколотили, но теперь мадам приставила ко мне охранников из КГБ, которые в обиду меня не дадут.
Ее мужу, генералу Чурбанову, совсем невыгодно идти на разрыв с мадам, потому что он сразу потеряет благосклонность ее отца. Чурбанов это хорошо знает, потому и терпит меня — выбора у него нет!
…Приблизившись к нам, Галина вместо приветствия громко и витиевато выругалась матом. Прокричала, чтобы Борис помог прибывшим на смену охранникам вынести из машины хлеб, банки с икрой, виноград, ящики с шампанским и водкой.
Отдав распоряжения, Галина без тени стеснения начала снимать с себя платье, чтобы переодеться в поданный телохранителем шелковый халат.
Я попытался отвернуться, но Борис, который демонстративно проигнорировал указание «мадам» помочь охране, тихо сказал мне: «Не вздумай отворачиваться, иначе ты сразу попадешь в немилость. Она обожает, когда ее нагую рассматривают молодые мужчины!»
За время, которое я провел в тот день в обществе «влюбленных», я понял, что Борис человек умный и изощренный, умеющий держать себя в руках.
Галина — крайне раздражительная и конфликтная женщина. Когда Борис напоминал ей, что пора возвращаться к родителям, которые отдыхали неподалеку, в Ореанде, Галина закатывала истерику, ругалась матом, швыряла в любовника гроздья винограда и обвиняла его в том, что он не любит ее.
Под конец, напившись, Галина стала плакать и кричать:
«Я люблю искусство, а мой муж — мудак, хотя и генерал. Ну что поделаешь, чурбан — он и есть чурбан!»
По возвращении в Москву я несколько раз бывал в гостях у Буряце, в квартире на улице Чехова, которую приобрела для него Галина.
Однажды, это было в декабре прошлого, 1981 года, вернувшись из Гонконга, куда я летал, чтобы приобрести Борису видеоаппаратуру, я застал у него дома двух неизвестных мне молодых людей. Все трое оживленно обсуждали план тайного проникновения в квартиру какой-то артистки.
Я хотел уйти, но Борис попросил остаться, сказав, что от меня у него секретов нет.
Из разговора мне стало известно, что в квартире этой артистки — драгоценностей на астрономическую сумму и они необыкновенной красоты.