Мы внесли кровать с девочкой в комнату, украшенную воздушными шарами. Посередине комнаты стоял стол с расставленной на нём едой, центральное место занимал большой торт, украшенный десятком горящих свечей. Алиса, всё ещё напуганная, высунула нос из-под одеяла и тут же восторженно ахнула, закрыв рот ладошкой.
— Это всё… — по-французски прошептала она, от удивления, видимо, — Это всё для меня? — Так точно, — ответил я ей, наверное, из-за мундира по-военному и тоже на французском, конечно, и подмигнул.
Мы поставили кровать во главе стола, придвинув поближе. Кавори помогла Алисе сесть, сложив подушки.
— С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!!! — провозгласили все хором, прямо как на параде.
После все уселись за стол, и как-то так оказалось, что мы с Мариной сидим рядом. И это не вызвало ни у меня, ни, наверное, у неё не малейшего отторжения. Весь праздник я как вежливый кавалер ухаживал за Мариной, передавая ей всё, что она просила, наполняя бокал, ну и всё в том же духе. И она принимала мои ухаживания, как будто и не было ничего в нашем прошлом. Но я при этом чувствовал себя редкой сволочью и лицемером. Ведь это сейчас я веселюсь вместе с отрядом, скоро буду воевать с ними плечом к плечу, а после этого, и очень скоро, поверну оружие против них. Да и так ли давно я дрался с ними, пусть тогда, в убежище Юримару, я не знал в кого стреляю — теперь-то знаю, в отличие от моих нынешних боевых товарищей.
День, несмотря на начавшуюся зиму, был погожий, а по случаю праздника Накадзо отменил все тренировки и репетиции. Мы довольно долго просидели в комнате, украшенной шарами. Когда добрались, наконец, до десерта, Алисе придвинули торт. Девочка набрала полные лёгкие воздуха и задула все свечки разом. Мы с Мариной захлопали, почти тут же к нам присоединились остальные. Хотя, похоже, никто, кроме нас, не понимал, зачем это делать. А как покончили с тортом, что произошло довольно быстро, благодаря кулинарному искусству нашей поварихи, решили продолжить торжество на улице.
Мы с Ютаро вынесли кровать Алисы в театральный дворик. Предварительно девочку потеплее одела Кавори, к тому же набросив ещё одно одеяло. В это время остальные тоже оделись — на улице было уже довольно холодно. А когда мы вынесли кровать с Алисой, пошёл снег. Не первый в этом году, но падал он большими хлопьями, холодными и какими-то мягкими на ощупь. Он ложился на землю, обжигал своими прикосновениями щёки и ладони. Мы поставили кровать под навесом, перед ним выставили небольшой столик с несколькими кусками торта, ещё какими-то сластями и бутылками с вином и соком. Отдельно стояла бутылочка сакэ, вокруг которой — несколько чашечек.
Я продолжал отчаянно ухаживать за Мариной, а она всё так же не возражала. Марина раскраснелась от вина и морозца, отчего у меня в голове начали крутиться мысли, весьма далёкие от дня рождения Алисы. Мы болтали о каким-то пустяках, часто переходя на русский, и никто уже не возражал против этого.
Наконец, ближе к вечеру, когда Алиса устала и начала клевать носом, мы с Ютаро вернули её вместе с кроватью в комнату, оставив вместе с Кавори. Однако спать ещё не хотелось. Я спустился в фойе, на лестнице встретив Марину, и беззастенчиво предложил ей прогуляться по городу.
— Пантелеймон, — сказала она по-русски, — мне было слишком хорошо сегодня. Я непозволительно расслабилась. Может, ты и не враг мне, но ни дружеских, ни каких иных отношений между нами быть не должно.
— Очень жаль, — тихо произнёс я в ответ. — Жаль, что два русских человека так далеко от родины, не могут быть друзьями.
— Нет у меня больше родины, Пантелеймон, — ещё тише сказала Марина.
Она прошла мимо меня. Я услышал громкий хлопок двери.