Они мгновенно узнали друг друга. Глеб Бокий и Дитрих фон Лоэнгрин. Правда, тогда, в далёком теперь двадцатом году, когда он впервые повстречался с ним и его шефом из общества Туле, Исааком фон Кемпфером, молодой человек звался несколько иначе. Что самое странное, Глеб Иванович почти позабыл, юношу по имени Дитрих, которого схватили новгородские чекисты. А вот блистательного отставного немецкого офицера, явившегося выручать юношу, он запомнил очень хорошо.
Юноша — да какой там юноша, мальчишка, ему на вид можно было дать не больше двадцати лет — вёл себя слишком уж самоуверенно для задержанного чекистами немца. Да ещё где, в Новгороде, где слишком многие помнят страшные бои Империалистической войны, гремевшие не так и далеко. Слишком много ходило по его улицам солдат и унтеров, готовых пустить кровь любому, кто покажется им похожим на беляка или, хуже того, немца. Однако мальчишка свободно разгуливал по древним улицам, не особенно скрывая характерного акцента, да и представлялся всюду Дитрихом. За этот-то акцент и немецкое имя его и взяли. Донесли-таки бдительные граждане. Юнца схватили прямо на улице и притащили в губчека.
Так как в то время в Новгороде случился почти проездом Глеб Бокий, товарищи попросили его помочь им с «работой» над немецким шпионом.
— Странный какой-то шпион, — заметил следователь, который вёл дело задержанного. — Назвался немецким именем, акцента не скрывает, — он пожал плечами. — И акцент у него не остзейский, явно не из прибалтийских баронов.
Глеб Иванович оторвался на секунду от чтения протоколов первых допросов «странного шпиона» и бросил на следователя косой взгляд. Примерно также он глядел на агентов «ЕВР» или «СЗРС» [18], как бы пририсовывая обычным с виду рабочим или солдатам Красной армии офицерские мундиры с золотыми погонами. И если мундир идеально садился на плечи, то можно было смело ставить к стенке. Глеба Бокия этот, быть может, и сомнительный способ ещё ни разу не подводил. И, надо сказать, следователю мундир с тремя звёздочками поручика или четырьмя штабс-капитана подходил идеально.
Глеб Иванович вернулся к протоколам. А немец, действительно, был очень странным. Если судить по допросам, родом он был из Мюнхена, лет ему было девятнадцать, в Советскую Россию он прибыл с частным визитом. На вопрос о сути визита Дитрих ответил, что искал своих родственников из Прибалтики, бежавших во время войны от преследования из родных мест. Называл имена и фамилии, которые, естественно, ничего не говорили ни Глебу Бокию, ни местным чекистам.
На первый взгляд, ничего предосудительного, если не задумываться над подробностями. А среди них была масса нестыковок. Начиная с того, за каким чёртом этот юнец помчался искать своих родственников через шесть лет после их бегства из Курляндии. Почему эти родственники побежали в Россию, где немцам нигде не рады? На этот вопрос Дитрих нашёл ответ быстро и легко. Бежали родные не только от преследования, но и от войны. Глупо было бы бежать на линию фронта, да ещё и оказавшись при этом в тылу русской армии, где их тоже вряд ли встретили бы с распростёртыми объятиями. Ответ был вполне резонным, но он не снимал других вопросов. Когда их задавали Дитриху, тот начинал городить какую-то совсем уж несусветную чушь, шитую белыми нитками. Однако, следователь, допрашивающий его, отмечал уверенность, с которой он говорил, как будто сам верил во всё, что произносил, заставляя поверить даже самого следователя.
Закончив с чтением протоколов, Глеб Иванович решил поглядеть на «странного шпиона». Закрыв тонкую папку, Бокий поднялся на ноги и обратился к следователю.
— Где вы держите этого немца?
— В камере конечно, — развёл руками тот. — Где же ещё его держать?
— Ну так проводите меня в эту камеру, — бросил ему Бокий.
— Идёмте, Глеб Иваныч, — пожал плечами следователь.
Они прошли коридорами, спустились на первый этаж, свернули в неприметную дверь, которая оказалась изнутри обита листовым железом. Часовой тут же вытянулся по стойке «смирно», крепко сжав винтовку с примкнутым штыком.
— Царский ещё застенок, — на ходу пояснил следователь. — Ловки были на это дело вражьи контрразведчики.
Глеб Бокий поглядел на него, но ничего не сказал. Следователь проводил его до одиночной камеры. Стоявшие через равные промежутки красноармейцы подтягивались, завидев их.
— Вот здесь он у нас и обретается, голубчик, — сообщил следователь, указывая на дверь.
Глеб Иванович открыл смотровое окошко, поглядел внутрь камеры. Там на койке сидел молодой человек в чёрной одежде, отчасти напоминавшей военную форму, но по нынешним временам это вполне нормально. Сам Бокий под неизменной чекистской кожанкой носил самую обычную гимнастёрку. Волосы у парня были длинноваты, на такие кудри мода прошла уже давно. Отираясь в богемной среде — было в его биографии и такое — Глеб Иванович и сам отпустил волосы подлиннее, но тогда они уже начали редеть на макушке, и выглядело это смешно и глупо, и он быстро остриг их. С началом войны мода на длинные волосы прошла, сменившись стрижками «под офицеров». Видимо, этого юнца она не коснулась.
Но не эта черта была самой характерной. Первым делом взгляд привлекало лицо юноши, а точнее, глаза. Он поднял их, как только с характерным щелчком открылось смотровое окошко. Бокий всегда поступал также, когда на него хотели поглядеть очередные тюремщики. Теперь уже он находился по ту сторону двери, неужели и его тюремщикам было не по себе, или для этого надо сначала посидеть на камерной койке.
Дитрих глядел на него спокойно, как будто и не находился в заключении. Глаза у него, казалось, ничего не выражали, никаких эмоций, что было крайне странно в его-то не самом завидном положении. Действительно, очень странный немец. Если он так же сидел и на допросах, то Глебу Бокию стало жаль следователя.
По гулкому коридору простучали каблуки со щёгольскими подковками. Оба чекиста обернулись, и Бокий невольно подивился местным чекистам. До Петрограда рукой подать, где подобных субчиков за один внешний вид могли к стенке поставить, кем бы они ни были. А тут один следователь натуральный штабс, да ещё и этот парнишка в кавалерийской бекеше и с подковками на каблуках. Ну, чистая контра! Да ещё с усиками щёточкой.
— Товарищ Гайдин, — обратился к следователю подкованный чекист с усиками, — к нам ещё один немец явился. Вас спрашивает.
— Ещё один немец, — протянул следователь по фамилии Гайдин, — и уже сам заявился к нам. Странное дело.
— Идёмте, товарищ Гайдин, посмотрим на второго немца, — закрыл окошко Бокий.
Уже втроём они прошли гулким коридором, поднялись, но зашли не в тот кабинет, где Глеб Иванович читал протоколы допросов Дитриха. Впрочем, этот кабинет мало отличался от первого. Стол, обитый зелёным сукном, помнящий ещё царских чиновников, стулья с высокими спинками, даже дерево в кадке стояло в углу. Правда, у дверей его дежурили двое чекистов с маузерами в деревянных кобурах. Караулили они, как выяснилось, высокого черноволосого человека в длинном чёрном плаще, под которым Глеб Бокий заметил воротник немецкой офицерской формы. Правда, принять этого визитёра за военного было сложно, в основном, из-за длинных, спускающихся ниже пояса, волос. Когда троица чекистов вошла в кабинет, он поднялся со стула и вежливо кивнул вошедшим.
— Да вы присаживайтесь, гражданин, — махнул ему следователь Гайдин, направляясь к столу.
Бокий опередил его, сделав пару шагов, он сел на стул, зачем-то открыл и закрыл крышку массивного письменного прибора. Обратился к ещё одному «странному немцу».
— Я — член коллегии ВЧК, Глеб Бокий, — представился он, — а как мне вас называть?
— Исаак фон Кемпфер, полковник Reichsheer [19]в отставке, — сообщил ему немец.
— Цель приезда в РСФСР? — официальным тоном продолжил допрос Бокий.
— Частный визит, — столь же коротко и официально ответил фон Кемпфер. — К вам же я заглянул, чтобы забрать моего юного друга, которого забрали ваши товарищи.
— Заглянул? — переспросил у него следователь Гайдин. — К нам, знаете ли, редко заглядывают, к нам, обычно, доставляют.
18
ЕВР — Единая великая Россия. СЗРС — Союз защиты Родины и Свободы. Контрреволюционные организации.