Я поймала его взгляд. Золин смотрел прямо на меня, одновременно меняя листки. Он взял вторую бумагу и прочитал самое последнее предложение:
— Так что же такое любовь? Любовь — это когда она говорит, что обожает пирожки, а ты, как идиот, воруешь их из столовой. Любовь — это когда тебе не всё равно, что она с самого утра ничего не ела.
Чувствуя, как стынет в жилах кровь, я опустила глаза.
На столе лежал пирожок.
Глава 16
Глава 16
— Майки, боже мой! Где же ты так?!
Люти замерла с огромной кастрюлей в руках, глядя на пятилетнюю девочку, застывшую на пороге с разодранными коленками, сбитыми в кровь кулаками и огромным комком грязи под глазом.
— Квентин — дурак, — хмуро высказалась я, вытирая локтём сопливый нос.
— Опять?! Господи, ну зачем, зачем же ты туда лезешь?! Хоть на улицу не выпускай! Так, иди сюда, надо замазать скорее, пока дядя с работы не пришёл.
Я знала, что он будет зол на меня. Ему не понравится, что придётся выслушивать претензии от семьи Квентина. Он придёт домой, выпьет, и будет орать на тётю. Потом предложит «перепродать этого бракованного ребёнка».
Тётя опять будет плакать всю ночь.
А наутро у неё нальётся синяк. Не на видном месте, конечно.
— Я не хотела, — всхлипывая, с трудом выдавила я. — Он первый начал.
— Да какая уже разница! — негодующе воскликнула тётя, хватая за руку и утаскивая в комнату.
Она усадила меня на диван, а сама взяла аптечку, которая всегда была под рукой. Дядя частенько с кем-то дрался по пьяни. Тётя тоже в ней нуждалась.
— Майки, ну почему же ты не можешь просто мимо пройти! — Она качала головой и дрожащими руками доставала зелёнку и бинты. — В кого ты такая пошла только.
— Прости, — я снова всхлипнула. — Квентин меня первым ударил. Он сказал, что я курносая. И ударил.
Тётя поджала губы и принялась быстро осматривать моё лицо. До носа он не достал, поэтому она снова вернулась к коленкам и рукам.
— Я плохая, и поэтому меня бьют, — выдавила я, заикаясь и давясь соплями.
Тётя замерла и посмотрела удивлёнными глазами.
— Ты что такое говоришь?! Какая ж ты плохая? Майки, ты не слушай этих глупых детей. Только вспомни, что за отец у Квентина! Да он же пьяница и уголовник. Вот и сын у него такой же. Это просто потому, что мальчик в такой плохой семье живёт. Вот были бы у него хорошие родители, он бы тоже хорошим был. А тебя в семье все очень любят, поэтому ты вырастешь милой девочкой, доброй, ласковой, отзывчивой. Мы с дядей тебя очень, очень любим.
Целых шесть этажей высоты. Если сделать всего один шаг вперёд — тебе конец. При ударе о землю кости переломает по всему телу. Кровь, скорее всего, брызнет во все стороны, а в человеке её около пяти литров. Всё сразу, конечно, не выльется, но лужа будет приличная. Смерть — зрелище ничуть не сексуальное. Кишечник расслабляется, и любопытные «зеваки» получают просто невосполнимые впечатления.
Тётя мне соврала тогда. «Мы тебя любим», «мы дружная семья», «ты такая хорошая девочка», «я никогда тебя не брошу» — эти патетичные слова часто мелькали в её речи.
Мне было семь, когда она умерла. За несколько дней до этого я видела, как это произойдёт, но в тот момент понятия не имела, что я — потомок Лунера. И могу видеть будущее.
— Ты чего это тут делаешь?! — то ли булькнул, то ли икнул кто-то рядом.
Я медленно повернула голову и ошарашено уставилась на Дарину.
— Прыгай уже, — вяло попросила она. Сунула в рот нечто напоминающее сигарету и меланхолично задымила. — Минут пять уже стоишь. Сначала забавно было, а теперь уже скучно. Самоубийства так не делаются, ты знаешь?
Я взглянула на неё враждебно. И хотя понимала, что она не давала никаких поводов, это отношение проявилось словно по щелчку. С внутренним злорадством отступила назад и слезла с выступа.
— Жаль. — Дарина затянулась и выпустила дым. Тот сделал несколько изящных кульбитов и отправился за пределы Академии.
Раньше крыша была моим укромным уголком. Теперь нет.
— Что ты куришь? — хмуро спросила я.
Девушка посмотрела на свёрнутую бумажку, словно вспоминая, откуда у неё эта штука, и безэмоционально сказала:
— Попросила у местного авторитета. Он продал.
Судя по всему, она говорила о Джексоне.
— Как ты сюда попала? — задала я довольно глупый вопрос.
— Так же, как и ты.
Я вздохнула. Это было очевидно. Уже хотела развернуться и отправиться искать себе другое укрытие, как вдруг Дарина повернулась и тихо поинтересовалась:
— Что у тебя случилось?
— М?
— Ты же сюда не танцевать пришла.
Я молча сунула руки в карманы штанов и тупо подошла к соседке по комнате. Встала рядом с ней, посмотрела вниз, выпрямилась и вздохнула.
Вдали виднелись очертания города. Отсюда казалось, что он спокоен и безмятежен.
Хотелось бы чувствовать хоть что-то похожее.
— У меня в Лораплине осталась сестра, — тихо проговорила Дарина, тоже глядя на маленькие огоньки, но не фокусируя на них взгляд. Из её рта змейкой вырвался дым. Запах был сладкий. — У тебя же нет сестры?
— У меня никого нет, — честно сказала я.
— Повезло, — мрачно ответила девушка. Уверена, она не хотела откровенничать. Тем более — со мной. Но когда что-то накапливается, это надо выплеснуть. На кого — уже не так важно, лишь бы совесть облегчить. Враг перед тобой или друг, эти слова всё равно не для него. Они для себя самого. — Хорошо бы у меня никого не было, я бы хоть… не переживала, как она там. Что с ней.
Я молча повернулась и присела на выступ возле края крыши. Посмотрела на блондинку. Такой бледной и грустной мне ещё не доводилось её видеть.
— Раньше мы с ней каждый вечер ходили на детскую площадку. Она обожала качели, и просто терпеть не могла горку. Мальчишки постоянно съезжали быстро, а она не успевала отбегать, и они вечно её по попе ногами били.
— Кошмар, — искренне сказала я.
Дарина перевела на меня тяжёлый взгляд.
— Потом власть в Лораплине сменилась. Выходить на улицу стало опасно. Пришлось искать ей другое занятие. И я… я ей читала книжки, косички заплетала. Такой бред, но ей нравилось. Мне, если честно, тоже.
— Так уезжай, — спокойно предложила я.
Дарина грустно усмехнулась.
— Ненавижу это место. Этот город. Я не могу находиться здесь, но и уехать отсюда не могу.
— А я вот разрешаю тебе уехать, — жестким голосом проговорила я. — Не мучайся. Мы справимся.
— Я здесь не ради вас, — огрызнулась Дарина. — Это моя обязанность — сделать хоть что-то на благо этого мира. Я должна.
— Мир тебе взаимностью не ответит.
— Как будто я чего-то от него жду. — Она устало взглянула на меня. — На меня рассчитывают люди. Я не брошу операцию из-за каких-то чувств.
Каких-то чувств…
Я повернула голову и посмотрела вниз. Заметила забор, деревья, газон, мужское общежитие.
— Со мной такое впервые. — Дарина поджала губы и нервно провела рукой по светлым волосам. — Обычно у меня нет недостатка в парнях. С девушками общаться не получается, не знаю, почему. А вот парней хоть отбавляй. У меня в Лораплине аж три потенциальных жениха остались. — Девушка тихо рассмеялась. — Представляешь? Три! А я ни об одном не вспомнила до сегодняшнего дня.
Мы помолчали.
— Золин признался мне в любви, — сухо выдавила я, глядя под ноги.
— И? — не поняла Дарина, словно для неё в этом не было ничего удивительного.
— Со мной такое впервые.
— Так… ты протупила?
— Я же говорю, со мной такое впервые. Без понятия, что значит в этой ситуации «протупить», а что значит…
— Ты протупила, — кисло перебила Дарина.
Я сникла. Она осуждающе покачала головой.
— Чёрт, вот чего тебе ещё в этой жизни нужно? Парень признался в любви. Нет бы честно сказать, что тоже по нему сохнешь. Но нет, ты вспомнила о гордости. Что ж, можешь покупать кошку.
— Причём тут гордость? — начала отбрехиваться я.